Магазин на диване

Берроуз Огюстен

– Господи, не могу поверить, что ты правда это сделал. И что ты написал? – спросил Макс.

Адам улыбнулся, поднял большую волосатую руку и провел пальцами по волосам, но потом осекся.

– Извини, я все время тереблю волосы – нервная привычка, некоторых очень раздражает.

Макса пробрала дрожь.

– Так вот, я написал: «Я – белый мужчина, гей, тридцати лет, работаю в рекламе, приятная внешность, фанат спортзала. У меня есть маленькая лысина, "Доктор Мартенс" и подружка. Помогите мне, ребята. Я только что определился с сексуальной ориентацией

и приму от вас совет и поддержку. Я новичок в этом мире. Можете присылать и классные фотки». Коротко и мило.

– Никогда больше не остановлюсь в отеле, – поежился Макс. – Вот уж не думал, что вы, ребята, так… интересуетесь гостями.

– Работа горничной – это как операция на открытом мозге. Люди уезжают и продолжают жить своей жизнью, и я понятия не имею, как у них все складывается. Вот, например, я так и не узнал, помогло ли мое маленькое объявление этому парню.

– А может, оно разрушило его жизнь, – с усмешкой предположил Макс.

– Теперь расскажи о себе. Каково это – быть порнозвездой? Что думает твоя мать?

Макс вспомнил о матери, которая лежала в гипсе. Упав в обморок, она рухнула с дивана и сломала хрупкое запястье.

– Ну… все произошло случайно, – ответил он.

Адам наклонился поближе.

– Случайно? Как это случайно можно сделать карьеру в гей-порно?

– Понимаешь, – объяснил Макс, – все началось с того, что меня уволили.

После того как Макс пересказал всю сагу о «Магазине на диване», они доели закуски, заплатили по счету пополам и теперь вот стояли на тротуаре у входа в «Кафе Лефт».

– Я прекрасно провел время, спасибо, – сказал Адам.

– Я тоже.

– Так… мы еще увидимся? – спросил Адам.

Макс покраснел. Он с детства не умел скрывать свои эмоции.

– Ты покраснел, – услужливо подметил Адам.

– Извини. Да, конечно, с удовольствием.

Они стояли в тишине у ресторана, сунув руки в карманы. Макс посмотрел на Адама, на его выразительное итальянское лицо, подбородок с ямочкой, покрытый жесткой щетиной.

– Ладно, – произнес Макс.

– Что ладно? – спросил Адам.

– Скоро увидимся.

– У тебя красивые глаза, – заметил Адам.

– Не надо, – Макс опустил голову, – а то я опять покраснею.

Адам рассмеялся, протянул руку и коснулся его плеча.

– Так… что ты делаешь сегодня вечером?

– Не знаю. Может, закажу китайской еды или пиццы… Может, позвоню своей подруге Ли с восточного побережья.

– У меня есть идея получше, – заявил Адам. Макс почувствовал, что у него вспотели ладони.

– Правда?

– Да. Намного лучше. Ты любишь жареных куропаток с чесночным картофельным пюре?

– Да, конечно… это же просто здорово! – воскликнул Макс.

Адам переступил с ноги на ногу.

– Я тоже люблю, только вот не умею готовить. Поэтому давай возьмем кино в прокате и закажем пиццу ко мне домой! – Улыбка Адама засветилась, как лампочка в тысячу ватт.

Макс был ослеплен.

Пегги Джин сидела на складном металлическом

стуле в подвале местной церкви. Над ее головой лениво ворочался вентилятор. На стене висел большой плакат: «Двенадцатиступенчатая программа анонимных алкоголиков». Рядом был другой плакат: «Обещания». В комнате было около тридцати человек, сидевших вокруг стола в центре, у стены. За столом сидел алкоголик. Он говорил уже двадцать минут, пересказывая свою историю, свой опыт. Когда он закончит, другие алкоголики в комнате поднимут руки, и он станет вызывать их по очереди, чтобы они поделились своими мыслями и чувствами.

Пегги Джин подняла руку, и алкоголик за столом кивнул ей.

– Меня зовут Пегги Джин Смайт, я алкоголичка и наркоманка.

– Привет, Пегги Джин, – в унисон пропели остальные алкоголики.

Пегги Джин сжала руки.

– Вот уже год я не пью и не принимаю таблетки и пытаюсь наладить свою жизнь, день за днем.

Многие из присутствующих понимающе закивали.

– Но знаете, я до сих пор сталкиваюсь с тем же… дерьмом.

Вот, она это сказала. Ее психиатр мог бы ею гордиться. В пятницу на приеме она расскажет ему, что не побоялась произнести слово «дерьмо».

Она глотнула кофе из пластиковой чашечки, которую держала в руке.

– Иногда я обедаю с подругой или иду в салон красоты и вижу их вместе. И мне до сих пор больно. Мне даже трудно произнести это слово вслух. Хоть я и современная женщина, меня с детства учили, что развод – это всегда позор.

Бледная худая женщина с длинными темными свалявшимися волосами по-прежнему рвала салфетку.

– Я все время вспоминаю принцессу Диану, ведь она никогда не унывала. Но внутренний голос говорит: «Чарлз бросил Диану ради женщины старше нее, похожей на лабрадора-ретривера, а твой муж ушел к семнадцатилетней свистульке, которая умеет делать сальто через голову».

Пегги Джин умолкла. На мгновение подумала о Пите, бездомном, с которым они подружились в приюте, где она работала волонтером. Его жизнь повернулась к лучшему. Недавно он признался ей: «Я мог думать только о крэке, о том, как бы покурить. И вот во что превратился. В бомжа, который курит крэк. Но потом меня посетило озарение. Я понял, что постепенно ты сам становишься тем, чему посвящены твои мысли. – Пит откусил кусочек запеканки с индейкой. – Взять хотя бы вашу запеканку. Это лучшая запеканка из всех, что я пробовал, потому что вы вложили в нее свое сердце, когда готовили ее».

Пегги Джин оглядела лица других алкоголиков в комнате.

– Очень долгое время я думала совсем не о том, о чем следовало. Только о поверхностном. Но знаете что? Пошла она к черту, эта дерьмовая показуха! Теперь я хочу сосредоточиться на своем внутреннем мире.

Когда собрание закончилось, алкоголики взялись за руки и произнесли молитву о спокойствии. Эта часть программы нравилась Пегги Джин больше всего. После собрания к ней подошла худая женщина.

– Привет, Пегги Джин. Хорошо, что ты сегодня смогла прийти, – сказала она.