Магазин одежды
Шрифт:
Проклиная жребий скверный,
Решил взять и закопать.
Взял лопату и сквозь слезы
В грунт песчаный углубил.
С мыслью справится непросто,
Вниз раскидывая почву,
Как кого любил – убил.
– Ты прости, дружок мой верный,
Вдруг, уснув, не уследил…
Ослик
От песочка отряхнулся,
И на грунт переступил.
– Почему ж я без присмотра,
На опасность отпустил?
Ишачок чуть развернулся,
От суглинка увернулся,
И на грунт переступил.
За трудом усердным, каясь
Не заметил Мустафа,
Ведь на грунте поднимая,
Постоянно возвышая,
Вверх упрямца он поднял.
Не копи проблемы в ящик,
Не давай себя убить.
Стряхивай их с плеч почаще.
Бед и драм к тебе спешащих
Легче будет победить.
Богинка
На отшибе, у окраины, в деревне
Хата, покосившись, деревянная стояла.
Ночью тихой, в полутьме, чужой чтоб не заметил,
Повитуха, в тайне, роды принимала.
Для невенчанной рождение ребёнка
Означает лишь одно у православных —
Опозорена до смерти бывшая девчонка.
Сердце навсегда разбито молодым заезжим парнем.
Деньги, взяв, умыла руки бабка.
– Туго будет, девка, тебе в жизни этой.
И ушла. Ведь тройней разродилась молодая мамка.
Задушила всех детишек хладнокровно пред рассветом.
Взяв лопату, в грунте под крыльцом,
Вырыв безразлично неглубокую могилу,
Глядя в сторону с опустошенным, каменным лицом,
Чтоб не передумать, в тряпке трёх младенцев положила.
Закопала. В дом зашла. Легла без силы.
Ни слезинки не упало. Померцав, огонь свечи потух.
Солнце ранним утром летним хату робко осветило,
На насесте громко, разгоняя тьмы остатки, прокричал петух.
Утром
В поле с бабами. Не замечала взглядов на себе косых.
Мимо храма проходя, остановилась, помолилась.
Ворон, на кресте сидящий, каркнул, устремился вниз.
В волосы стремясь вцепиться, словно смерч кружа,
В глаз пытаясь клюнуть, чёрными крылами бил лицо.
Еле-еле отогнав, бежала к дому, вся в истерике дрожа.
Села на ступеньки. Заскрипело мрачно деревянное крыльцо.
Три змеи из-под него, шипя, подколодных тихо выползали,
Тело обвивая белое девицы. В ужасе отчаянно она стонала.
К полной молока груди, прильнув, с жадностью прожорливо сосали
Гады. От прошедшего, душевная болезнь голову расстройством заполняла.
Обезумевши, по хутору бродила. Добрые миряне издевались.
На селе всё на виду у всех – душегубку быстро распознали.
Дети постоянно измывались, камнем в голову попасть пытаясь.
Стойко, принимая долю злую, молча в помешательстве страдала.
Место гиблое там было между лесом и болотом.
Люди за версту овражную лихую местность обходили.
Нечисть по преданию селилась в том урочище охотно.
Грешников тянуло как магнитом, ноги туда сами приводили.
Ночью полнолунной у лесной опушки
Две колдуньи, сгорбившись, сидели у костра.
Увидав девицу, косо ртом беззубым улыбнулись:
– Ждали долго мы тебя. Садись к огню, сестра.
– Я вам не сестра, проклятые старухи,
Гляньте на меня – я молода, красива.
Ваша жизнь, как это пламя, в скором времени потухнет.
На слова её хрычовки ухмыльнулись криво.
– Ты же тело и нутро преступно гадостью сгубила.
Видно, в зеркало давно себя ты, девка, не видала. —
Протянули зеркальце. С глуби его глядел уныло
Облик безобразный женский. Отражение не показало
Части от былого вида. Хороша как ангел, в жизни прошлой.
В копии своей она узрела дряхлый образ мерзостно горбатый,
Лохмы редкие седые ниспадали. Красота исчезла. Стала пошло