Магическая Трилогия: Спящая Красавица
Шрифт:
Виктор осекся, открыв один из форзацев книги. Бумага была мятая и частично выглядела так, словно ее намочили, потом оторвали, а после приклеили снова.
— Наверное, я себя просто накручиваю, — Виктор вздохнул, но все же порылся в столе в поисках ножа для бумаги, а найдя его, неаккуратно срезал форзац. И там действительно была подсказка. Она говорила: "Вверх".
Виктор оглянулся, пытаясь смотреть вверх. На стенах висели старые фотографии города, гостиницы, вышивка Дэвиэны и потертое изображение "Звездной ночи" Ван Гога. Гадатель нахмурился: фотографии точно висели здесь изначально, вышивка Дэвиэны изображала скачущую куда-то тройку лошадей
Хотела ли она привлечь внимание Виктора к этой картине своей подсказкой, или это была всего лишь шутка? Он должен был попробовать, чтобы узнать.
Он снял картину со стены и только тогда обратил внимание на то, насколько неаккуратно была сделана рамка. Не просто на скорую руку, а словно так, чтобы рамкой она лишь казалась. К ней крепилось что-то вроде коробки из тонкого картона, и когда Виктор оторвал его, он понял, что на самом деле рамка хранила не фотографию, а тетрадь исписанную мелким почерком. Тетрадь с хрустящими страницами, потертой обложкой с изображением "Звездной ночи" и подписью:
— Это дневник Клеа Грейс Льюис, — прочитал Виктор шепотом, и его сердце стало биться быстрее.
Грейс не разочаровала его. Она обхитрила своего отца, нашла способ дать Виктору знак. Гадатель спрятал тетрадь во внутренний карман сюртука, а куски рамки выбросил в корзину. Теперь ему нужно было лишь дождаться, пока Пенелопа вернется и расскажет ему хоть что-то новое.
Пенелопа пришла в себя почти сразу после того, как Виктор нашёл тетрадь. Она была бледна, у нее дрожали руки, и первое, что она сделала — это схватила Виктора за руку и вытащила прочь из комнаты. Дэвиэна настороженно посмотрела на них, неодобрительно охнула, когда Пенелопа достала сигареты, и скрылась в комнате Грейс.
— Они там все ждут, не дождутся, когда наступит девятисотый день ее пребывания в Безмирье.
— Это старухи сказали?
— Ага. Она там у них просто диковинка, и теперь им хочется, чтобы она стала частью их мира. Поэтому они хотят, чтобы прошло девятьсот дней, и она застряла там навсегда, — Пенелопа закусила фильтр сигареты и сцепила руки на затылке. — Говорят, она первая из простых людей, кто смог так долго выдержать в Безмирье. Мол, научилась выживать…
Виктор прикусил губу и замер. Грейс можно было гордиться, но все же ей было не место в Безмирье. Виктору бы не хотелось, чтобы она стала одной из старух, четвертой банши, четвертой лесной ведьмой, которая вершит судьбу магии. Не потому он что не хотел, чтобы его судьбой управляла обычная девушка, нет. Скорее, на это он бы с радостью согласился, пусть Грейс бы решала за него, пусть Грейс бы отняла у него силы и сделала простым человеком. Нет. Это не было причиной.
Он лишь отдаленно представлял себе, насколько тяжела жизнь этих подобий мойр, но даже этой малой части, что он понимал, он не пожелал бы Грейс. Он не хотел, чтобы она так жила.
— Виктор. Виктор, что говорят тебе карты? Ее судьба там, в Молчаливом лесу? — Пенелопа обеспокоенно дернула Виктора за рукав. Гадатель удивленно вскинул голову.
Похоже, все и в правду было серьезно. До новолуния Пенелопа вела себя как старуха, так что в такие дни принимала решения сама и была убеждена в том, что никто кроме нее, даже Таро, не может быть мудрее.
— Карты, Виктор. Они умнее нас обоих вместе взятых, — она снова дернула Виктора за рукав и, наконец, Гадатель послушался ее.
Он
Он перетасовал карты и вытащил одну, мысленно повторяя вопрос: "Что будет с Грейс, если оставить ее в Безмирье?".
На карте, которую он вытащил, темноволосая девушка в синей накидке плакала. Виктор ощутил ее ужас, словно это не над ней, а над ним самим висело девять острых смертоносных клинков.
— Нет, Пенелопа, я ее там не оставлю, даже если ты сейчас скажешь, что страдания сопровождают банши. Будет ужасной ошибкой позволить ей там остаться, — прошептал Виктор, — Если бы это была ее судьба, тут были бы другие карты.
Позже он с удивлением осознал, что, вытащив эту карту, он испытал облегчение. Он понял, что теперь ему точно нужно вытащить ее, что у него нет другого выбора, и это буквально добавило красок в окружающий мир. Словно кто-то прибавил яркости, или Виктор раньше не умел различать цвета.
По крайней мере, теперь он знал, что она не боится. Она борется за свою жизнь, и она ждет его.
Едва ли можно было сказать, что Пенелопа с легкостью согласилась с решением Виктора, но и противоречить не стала. Она доверяла его интуиции, хотя не всегда это вписывалось в ее мировоззрение.
Когда они вышли из номера Льюисов, Виктор уговорил ее выпить стакан глинтвейна, помог снять номер и отправил спать. Пенелопа не спала почти сутки и перенесла долгий перелет, так что лучшее, что он мог ей сейчас посоветовать — это провести пару часов в обнимку с подушкой.
Виктору всегда казалось, что это просто недоразумение, что они не родные брат и сестра. Впрочем, бывают ли родные братья и сестры, которые похожи друг на друга даже характерами? Ему было сложно ответить на этот вопрос. Родных у него не было, и даже когда Грег забрал его к себе, Виктор был единственным ребенком в семье.
В номер ему не хотелось возвращаться категорически, поэтому он нашел себе неприметное место в ресторане. Царил полумрак, из динамиков тихо хрипел концерт Вивальди, да и людей почти не было. Виктор попросил себе дополнительную лампу и, быть может только благодаря Аурике, вскоре ее получил. Налив себе еще стакан глинтвейна, Виктор устроился за столиком поудобнее, достал из кармана шестой дневник Грейс и с замиранием сердца начал читать.
Глинтвейн помог ему расслабиться. Казалось, вместо корицы и фруктов Аурика добавила туда мяты, чабреца и веры в то, что он в безопасности. В какой-то момент Виктору показалось, что мир остановился. Затихла музыка, чуть дрогнув погасли лампы, оставив источником света только торшер на столе, куда-то исчезли люди. Он погружался в предложения с головой и будто бы смотрел на мир чужими глазами.
Но только этот дневник отличался от всех остальных. Здесь не было ни моментов, в которых она бы описывала что-то, что ей понравилось, ни фотографий и рисунков, ни билетов и цветов. Она начинала с фразы "Мне страшно начинать очередной дневник так" и продолжала словами "Мой отец задумал какую-то глупость". Она знала, что происходит что-то не то, и переживала из-за того, что ничего не понимает. Грейс следила за каждым шагом мистера Льюиса, она предсказывала его действия и даже иногда, редко-редко, предотвращала какие-то из его поступков. Но все-таки она далеко не сразу поняла, что происходит.