Магический камень апостола Петра
Шрифт:
Явившись в родное отделение, капитан Перченок первым делом прошел к кабинету начальника. Нормальный человек сам по собственной воле к начальству не пойдет. Перченок вполне сознавал, что делает. Ему нужна была секретарша Верочка.
Верочка была известна по всему отделению как отъявленная театралка. Это про нее известный критик Белинский сказал, точнее, спросил: «Любите ли вы театр так, как люблю его я?»
Верочка была влюблена в театр, любовь эта была у нее одна и на всю жизнь. Она посещала театры не реже раза в неделю,
Она знала по именам всех артистов, помнила все спектакли и кто когда кого играл, а когда, к примеру, известный артист отсутствовал по причине болезни или съемок и его заменял кто-то из второго состава. Театр с успехом заменял ей семью. Кино Верочка не очень признавала, а телевизионные сериалы терпеть не могла.
– Вера, – сказал капитан Перченок, опасливо покосившись на дверь кабинета начальства, – ты мне очень нужна!
Верочка оторвала глаза от компьютера и выразительно поглядела на капитана.
– Петя, – сказала она тихо, – ты бы лучше шел к себе. А то там, – она кивнула на дверь, – очень напряженная атмосфера. Так что лучше на глаза ему не попадаться.
– Я по делу, – Перченок тоже понизил голос.
Верочка знала, что если капитану что-то нужно, то просто так он не отстанет, поэтому отъехала от стола, затем крутанулась в кресле вокруг своей оси и посмотрела на капитана снизу вверх очень внимательно. Глаза у нее были светло-голубые, цвета талой воды в весеннем ручье. Перченок не сам придумал такое красивое сравнение, это начальник выдал такой поэтический комплимент, когда поздравляли Верочку с днем рождения.
– Слушаю тебя, Петя, – сказала Верочка.
– Вера, ты так любишь театр… – начал Перченок.
– Ой, только не говори, что ты собираешься пригласить в театр знакомую женщину! – рассмеялась Верочка.
– А что такого? – удивился капитан.
– А то, что если она такая же, как ты, то ей будет скучно, она будет недовольна, и после спектакля вы обязательно поссоритесь. А если она разбирается в театре, то тем более будет недовольна, потому что ты пригласишь ее на заведомо плохой спектакль. Нет уж, Петя, ходите лучше в кино. Или там на Киркорова…
Перченок представил, что сказала бы Аня, если бы он пригласил ее в театр. Сказала бы, что время зря тратить не собирается, вообще не пошла бы с ним.
– Ты права, Вера, – улыбнулся он, – но я к тебе как к эксперту обращаюсь. Вот скажи, ты знаешь, в каком театре идет спектакль «Три сестры?»
– Знаю, конечно, – удивилась Вера, – а тебе зачем?
– Для дела, – строго сказал Перченок, – так что отвечай быстро и по существу.
– Ну, сейчас «Три сестры» идут в Молодежном театре, в Малом драматическом, в Театре на Фонтанке…
– Ой! Это же сколько сестер получается! – всерьез
– Больше тебе скажу, – невозмутимо ответила Вера, – еще Екатеринбургский театр драмы привозил в этом году «Трех сестер», а также знаменитый режиссер Римонас из Литвы приезжал на гастроли, у них тоже «Три сестры».
– Так… Значит, всего пятнадцать штук… – помрачнел Перченок, – с ума сойти можно.
– Тебе зачем все эти сестры? – участливо поинтересовалась Вера. – Поделись, а то вон аж побледнел от расстройства.
Капитан не ответил, он напряженно вспоминал. Что еще говорила про спектакль Маргарита? Что-то про Москву… это не то… ага, в прошлом году, и это была…
– А у какого театра в прошлом году была премьера этих самых «Сестер?» – выпалил он. – Не помнишь?
– Отчего же не помню, помню. В прошлом году премьера «Трех сестер» была в Театре на Фонтанке. У них каждый год премьера, сейчас, например, Шекспир, «Генрих Четвертый».
– Ты меня Шекспиром не путай! – отмахнулся капитан. – Говори быстро адрес этого самого театра.
– Записывай, – тут же отозвалась Вера.
– Вера! – ожил интерком у нее на столе. – Вызовите ко мне Перченка срочно!
– Ты меня не видела! – шепнул капитан Перченок и выкатился из приемной.
Алиса пришла в себя – и тут же об этом пожалела: реальность обрушилась на нее пульсирующей головной болью, мучительной тошнотой и болью во всех мышцах.
Она попыталась понять, где находится, попыталась вспомнить, что предшествовало этому пробуждению, – но в голове снова забилась боль, и она отступила. Ей захотелось снова погрузиться в теплую темноту беспамятства. Но беспамятство не принимало ее обратно, как тяжелая темная вода не принимает легкое тело.
Через несколько мучительных секунд – или минут? А может быть, часов? – через какое-то время, наполненное болью и тошнотой, она сделала еще одну попытку: попробовала открыть глаза.
Дневной свет показался ей ослепительным, он ударил по глазам, как резиновая дубинка. Алиса застонала и снова закрыла глаза.
– Ага, ты, кажется, приходишь в себя! – раздался рядом незнакомый голос. От этого голоса, от самого его звука боль и тошнота сделались еще сильнее.
– Мне плохо… – простонала Алиса.
– Бывает, – она почувствовала прикосновение к губам чего-то холодного и поняла, что это стакан. Сделала несколько жадных глотков – холодная, чуть горьковатая жидкость влилась в горло, и почти сразу ей стало легче.
Выждав для верности еще несколько секунд (или минут, или часов), она снова открыла глаза – на этот раз более успешно.
Алиса находилась в незнакомой пустой комнате.
Эта комната была настолько пустой, что в ней не было даже обоев. Гладкие серые бетонные стены, прямоугольник окна – тоже пустой, без стекла и даже без оконной рамы.