Магический перстень Веры Холодной
Шрифт:
Ну и ладно. Если важно, вспомнится само собой в нужное время. А если не вспомнится – значит, не важно. И вообще, какое значение может иметь цвет чьего-то там костюма?
О! Вспомнила! Когда она сегодня впервые увидела на Привозе Жору, рядом с ним был какой-то высокий мужчина в светло-желтом костюме. Правда, его звали не Кирилл, а Алик, и ему почему-то очень не нравилось, что его так называют. Значит, не он. Однако не странно ли, что у Жоры двое знакомых в желтых костюмах?
Наверное, нет. Желтый цвет летом всегда моден, особенно в Одессе.
К тому же, с Аликом Жора только сегодня встретился после долгой разлуки, а с этим Кириллом, видимо, отношения теплые и доверительные.
А впрочем, – Алёна ехидно усмехнулась, – не исключено, что Жора не столь уж верный сервент. Может, он просто воспользовался отлучкой приятеля и начал клеиться к его даме? И теперь, когда танда прекрасного Ди Сарли закончилась, на танцполе происходит сцена, воспетая в известной песенке «На Дерибасовской открылася пивная»…
А вот, кстати, о Дерибасовской!
Они уже приближались к этой улице, и мысли Алёны перешли от досужих домыслов на более волнующую стезю. Проще говоря, она задумалась о том, куда они с Арнольдом, собственно, направляются. После таких-то поцелуев… после того, как он искал ее в гостинице, а потом увел с милонги… после всего такого девушка (ну, не слишком-то девушка, но не в том суть!) вправе ожидать если не предложения руки и сердца, то, во всяком случае, приглашения отправиться в постель с этим мужчиной. Алёна против этого ничего не имела, потому что находила известную романтику в случайных связях, но две вещи, бесспорно, охлаждали ее пыл. Во-первых, предложения предаться страсти, переспать или хотя бы потрахаться сделано не было. Конечно, оно могло последовать с минуты на минуту, однако где этому чаемому мероприятию предстояло произойти? Путь-то их лежит прямиком к отелю «Дерибас»… Неужели Арнольд рассчитывает на то, что Алёна позовет его к себе в номер? О нет… Никакой плотский голод не заставит ее рискнуть попасться на глаза Оксане с мужчиной, который явно идет к ней ночевать! Такой компромат!
– Слушай, – вдруг проговорил Арнольд, – Алёна, я хотел сказать, что… может быть… как ты думаешь…
Алёна встрепенулась было, но напрасно: в кармане джинсов Арнольда зазвенел мобильник.
– А, застрелитесь вы все! – смешно разозлился Арнольд, доставая телефон. – Ну кому я нужен?! Ночь на дворе! Может, я сплю! И, может, я сплю не один!
Алёна невольно прыснула. Ага, кажется, намерения этого мужчины все же вырисовываются…
– Алло, – сказал он раздраженно, – кто это? Жена?
Алёна вскинула брови. Очень интересно…
– Чья жена?! – удивленно спросил Арнольд. – Ах, Боры Мазура… Ну конечно, я отлично помню, что Бора Мазур – племянник Юлия Матвеевича, но только я не понимаю, почему вам в одиннадцатом часу ночи захотелось мне сообщить, что у него есть-таки племянник Бора Мазур?
Поскольку имя Боря, Бори Арнольд произносил совершенно по-одесски: Бора и Боры, – Алёна откровенно хихикнула, но тут же осеклась, потому что Арнольд встревоженно воскликнул:
– Где Юлий Матвеевич? В больнице? С сердечным приступом?! Состояние тяжелое? Где? В частной клинике Борисоглебского? Да, я буду.
Он выключил телефон и порывисто обнял Алёну:
– Ты слышала?
Алёна кивнула, уткнувшись ему в плечо и удивляясь своему острому разочарованию. Вот никогда не надо ни о чем мечтать! А она, как всегда, себе уже намечтала всякого-разного! Ну и зря!
– Юлий Матвеевич – это Батман. Тот самый владелец украденного перстня. Я не могу не пойти к нему, потому что отчасти
– Я тоже мечтала, – тихо призналась она. – Слушай, а эта клиника Борисоглебского далеко отсюда?
– Не очень, на улице Пастера, возле Украинского драматического театра, а что?
– Да мне спать еще не очень хочется. Может быть, я тебя туда пока провожу? И ты мне расскажешь, что там случилось вообще, в музее. Хорошо?
Арнольд посмотрел задумчиво, потом улыбнулся:
– Хорошо. Мне так не хочется с тобой расставаться, если бы ты знала! И если там с Батманом не столь уж все страшно, может быть… может быть еще… – Он не договорил, улыбнулся и снова быстро поцеловал Алёну: – Пошли скорей. Ну, слушай.
Очень не хотелось Марии Васильевне возвращаться в Петербург, однако пришлось. Семен Михайлович был произведен в генерал-майоры свиты Его Величества. Впрочем, вскоре Мари смогла убедиться, что ее высокое положение и титул заставили самых ярых сплетников прикусить языки. Пожалуй, только ее воображение было повинно в том, что иногда ей слышался насмешливый шепоток или чудилось, будто поспешно поднятый веер прикрывает коварную ухмылку. И она изо всех сил старалась держаться так, чтобы ни у кого не возникало желания попрекнуть ее прошлым даже за глаза. А о том, чтобы пуститься во все тяжкие, даже и речи быть не могло! Более того – она даже стыдила себя за то, что совершала рискованные вылазки в палатку Барятинского! Это безумие – так рисковать! Просто безумие! Не иначе, в этом виноват перстень, который неведомым образом внушил ей уверенность в безнаказанности и вседозволенности, а также успехе любых ее проказ, даже самых опасных.
Мария Васильевна перешагнула за тридцать, но продолжала поражать окружающих своей несколько тяжеловесной, чрезмерно яркой, но все же безусловной красотой. Вокруг нее вечно увивались какие-нибудь влюбленные мужчины, но если в прежние времена она вовсю кокетничала и откровенно давала понять кавалерам, что эта крепость отнюдь не окружена неприступными оборонительными сооружениями, то теперь нетрудно было угадать, что даже и приступать к штурму не стоит. И хоть каждый кавалер, если он не был слепым, глухим или вовсе уж глупым, понимал, что напрасно потратит силы и надсадит чувства, желающих делать это не убавлялось. Непрекращающиеся ухаживания мужчин весьма улучшали настроение Марии Васильевны! Ну, а у какой женщины, скажите, настроение не улучшится, когда она непрестанно чувствует себя королевой балов?
Прошло три года, грянула Крымская война. Множество блестящих офицеров, составляющих украшение балов и светских гостиных, отбыло в действующую армию. Самые очаровательные девицы, дебютантки сезонов, проливали ночами слезы в свои подушки, оплакивая грядущую долю старых дев, которая, как им чудилось, им неминуемо грозила. Что и говорить, количество соискателей вокруг каждой поуменьшилось, и их carnetes de bal [19] все чаще оставались заполненными лишь наполовину, а то и на четверть. Тем более изумляло всех то, что светлейшая княгиня Воронцова исписывала свой карне от корки до корки!
19
Записные книжки на балах, где записываются имена пригласивших кавалеров и названия танцев (франц.).