Магическое кольцо Каина
Шрифт:
– Не печальтесь, Александр Сергеевич. Утро вечера мудренее, – словно прочитав его мысли, вдруг сказала Прасковья Александровна. – Не век же вам быть в заточении!
Соседка оказалась частично права.
Ссоры с родителями действительно стали не такими частыми. А потом Надежда Осиповна с Сергеем Львовичем, Ольгой и Левушкой и вовсе укатили в Петербург, оставив ссыльного сына в имении в обществе лишь старенькой няни Арины Родионовны. Вскорости и само заточение вдруг стало сладостным пленом, вырываться из которого больше уже не хотелось. Ведь в соседскую усадьбу приехала Анна Керн…
Увидев ее за обеденным столом, Александр едва не задохнулся от восторга.
Она была чудо как хороша собой! Золотистые локоны, светло-карие глаза, красивый пухленький ротик,
«А ведь мы уже встречались раньше на балу у Олениных, – пронеслось в голове у Александра. – И я даже был влюблен в нее, как влюбляюсь во всякое хорошенькое личико! Но тогда я был для нее просто вертлявым кучерявым юнцом. Сейчас же она писала тетке, что хочет быть представлена мне, что читала мои стихи и совершенно без ума от них».
Светло-бежевое платье, обнажавшее точеные плечи Анны, породило в сознании Александра множество игривых фантазий.
Прижаться к коленям, обтянутым струящимся шелком… Обнять тонкую талию, перехваченную поясом…
Вдохнуть нежный аромат духов, струящийся из корсажа…
Как же он отвык от всего этого!
Конечно, дворовые девушки каждый день заходят в его спальню, ложатся в кровать (от которой, кстати, давно отвалилась ножка, и роль опоры играет простое березовое полено). Однако эти женщины – другое, они дарят пару приятных мгновений, но к ним невозможно писать письма, их вид не превращает кровь в бурлящее шампанское, а мысли – в стайку разлетающихся шаловливых птиц…
– Alexandre Sergu'e'evitch, que faites-vous l`a? A table, s’il vous pla^it! [37] – Прасковья Александровна махнула рукой на угол, где имел обыкновение располагаться Пушкин. – Permettez-moi de vous pr'esenter ma ni`ece Anne [38] .
Александр рассыпался в приличествующих случаю любезностях, и одновременно с произносимыми вслух словами где-то внутри него начинало все сильнее биться сердце нового стихотворения.
Я помню чудное мгновенье:Передо мной явилась ты,Как мимолетное виденье,Как гений чистой красоты.В томленьях грусти безнадежной,В тревогах шумной суеты,Звучал мне долго голос нежныйИ снились милые черты.Шли годы. Бурь порыв мятежныйРассеял прежние мечты,И я забыл твой голос нежный,Твои небесные черты.В глуши, во мраке заточеньяТянулись тихо дни моиБез божества, без вдохновенья,Без слез, без жизни, без любви.Душе настало пробужденье:И вот опять явилась ты,Как мимолетное виденье,Как гений чистой красоты.И сердце бьется в упоенье,И для него воскресли вновьИ божество, и вдохновенье,И жизнь, и слезы, и любовь.37
Александр Сергеевич, что же вы там стоите? Прошу к столу! (фр.)
38
Позвольте представить вам мою племянницу, Анну (фр.).
Когда стихотворная мелодия завершилась,
«Руслана и Людмилу» он переписывал бессчетное количество раз, и главы Онегина правил нещадно, выбирая самые чистые, самые звонкие и мелодичные слова. Но есть стихи, в которых настолько много сердца, что любая правка станет весьма болезненной.
– Расскажите нам что-нибудь, – мягко улыбнулась Анна, отставляя чашку. – Вы ведь много где бывали, много что видели.
– В некотором роде да… Конечно же, всенепременно… Вы можете быть уверены, и…
Он запинался и робел, как мальчишка. Это было совершенно необычно – в этом Александр тоже отдавал себе отчет. Находясь подле хорошенькой женщины, он всегда чувствовал невероятный прилив красноречия. Друзья шутили, что его обольстительные речи в гостиных на балах стоят вровень с его стихами. Но только рядом с Анной все иначе.
Неимоверно волнуясь, Александр пригласил Анну на прогулку. А затем украдкой подобрал сорванный ею в задумчивости цветок гелиотропа, привез его в Михайловское, заложил в томик Байрона. Потом все открывал книгу, мучительно остро завидовал увядающим лепесткам, которых касались нежные пальчики…
Жизнь наполнилась дивным светом.
Александр просыпался утром с улыбкой. Потому что сразу вспоминал, что к обеду можно поехать в Тригорское, а там Анна будет петь, а потом они славно погуляют вместе и, уединившись в тенистой аллее, обменяются быстрыми жадными поцелуями.
– А что, если оставить вам вашего генерала? – как-то с деланым равнодушием поинтересовался Александр, не в силах оторвать взгляд от нежной шейки Анны. – И приехать ко мне в Михайловское. Будет форменный скандал, но что такое мнение света?.. Да, я в опале. Но уже неважно, к кому вы поедете; все станут говорить – мужа оставила, решилась…
Она мгновенно все обратила в шутку:
– N’avez-vous pas peur de mon g'en'eral? Oui, il n’est pas jeune, mais il est toujours un bon tireur [39] .
То, что к мужу Анна ни капельки не привязана, Александр понимал четко. Вообще-то женитьба на Анне в его планы не входила. Но он просто умирал от ревности: вслед за Керн в Тригорское приехал ее кузен, Алексей Вульф. Конечно же, Вульф не остался равнодушным к красоте Анны. И та вроде бы тоже начинала посматривать на Алексея благосклонно. При мысли о том, как легко, находясь в одном доме с Анной, устроить все понятно каким образом, Александр сходил с ума. И был готов на любые безумства, лишь бы удержать подле себя Анну.
39
А вы не боитесь моего генерала? Да, он не молод, но стреляет все еще очень метко! (фр.)
Александр строил самые невероятнейшие прожекты, однако осуществиться им было не суждено.
– Тетка увозит меня в Ригу. Мы едем на купания, – запыхавшись, сообщила Анна. Не в силах дожидаться прихода Пушкина, она сама прибежала в Михайловское, и Александр умирал от стыда за свое старое запущенное имение с его оборванными обоями и вытертой мебелью.
Но, конечно, после сообщения столь неприятного известия все эти мысли про обветшалые диваны исчезли.
Да уж, Прасковья Александровна, чай, не слепая! Она замечала, какими взглядами обмениваются сосед и племянница. И вознамерилась не допустить того, что вот-вот должно было случиться…
Перед отъездом Александр подарил Анне вторую главу Евгения Онегина. И то самое стихотворение, которое родилось, когда он увидел Анну в Тригорском, – «Я помню чудное мгновенье…»
Анна уехала и увезла с собой счастье и солнце. Только и оставалось, что писать ей – такой далекой, желанной и несносной…
«Читаю и перечитываю ваши письма и говорю – милая! прелесть! божественная!.. а потом – ах, мерзкая! Простите, моя нежная красавица, но так оно есть. Что вы божественная, в этом нет сомнения. Но иногда у вас совсем нет здравого смысла. Еще раз прошу прощения, но вы должны утешиться тем, что это делает вас еще красивее…