Магистр! Вы, кажется, влюбились
Шрифт:
— Знаете, а мне, наверное, повезло, что я вас встретила той ночью, — призналась я, остервенело растирая виски.
— Мне не повезло, — раздраженно отозвался Высший, ничуть не тронутый моей честностью.
Я вынуждала его поступиться его же принципами и не могла винить за злость.
Эпилог
Тени на потолке принимали причудливые формы, дрожали и таяли. Свечи, расставленные вокруг постели, прогорели не больше чем на треть, совсем недавно перевалило за полночь, и впереди меня ждала долгая и бессонная ночь. Хотя мне уже несколько часов
Я не спала. Ворочалась в пустой постели, с неудовольствием отмечая ее излишнюю просторность. Некому было занять большую часть, придавив меня к перине тяжелой рукой. Гэдехар, соблюдая наши традиции, ночевать отправился в другое крыло, оставив меня наедине со свадебным платьем и нервными размышлениями.
Мне было неспокойно, нервно и одиноко. Эвика, самоотверженно предлагавшая разделить со мной эту тревожную ночь, оказалась не в силах вырваться из плена Яхве. Альбинос оказался таким же невыносимым, как и мой ужас, и отказывался признавать права своей хранительницы, когда ее желания не совпадали с его. И переживать эту ночь суждено мне было в гордом одиночестве, что совсем не воодушевляло. Потому, когда дверь в покои неслышно отворилась, я с неуместной радостью встретила прокравшегося внутрь дракона.
— Не спишь, — возмутился Гэдехар, встретив мой взгляд.
— Ты тоже.
На мое замечание он лишь пожал плечами и решительно закрыл за собой дверь. Прошел к кровати, мастерски игнорируя мой требовательный взгляд, откинул одеяло и велел:
— Подвинься, золотце, я хочу лечь.
— Ты нарушаешь традиции, — напомнила я, но послушно отодвинулась и даже не стала брыкаться, когда, забравшись под одеяло, Гэдехар заключил меня в крепкие объятия.
— Это я готов себе простить, — нагло сказал он, — но знаешь, чего я себе никогда не прощу?
— М-м-м? — лежать, уткнувшись носом ему в грудь, было хорошо. Спокойно.
— Если ты струсишь и сбежишь посреди ночи. Согласись, у меня есть причина для беспокойства.
— Не собираюсь я от тебя сбегать, — проворчала я.
Объятия сжались крепче. Хотя, казалось бы, ну куда уже крепче? Лежать стало не очень удобно.
Я чувствовала грудью, как размеренно и сильно бьется сердце ужаса. Мое билось быстрее, лихорадочнее и слабее.
— Уверена? От одной нежеланной свадьбы ты уже сбежала.
— Гэдехар!
— Я тебя люблю, — невпопад сказал он. — Я это уже говорил, но если надо, буду повторять каждый день…
— Не надо каждый день, — попросила я поспешно. Поспешнее, чем следовало, наверное.
Потому что мое смущение Гэдехар принял за что-то другое, напрочь перекрыл мне доступ к кислороду, вжав в себя, и напряженно спросил:
— Ты все-таки не хочешь становиться моей женой? Связывать со мной жизнь?
— Моя жизнь и так с тобой связана. Я твоя хранительница, если помнишь, — просипела я, нервозность ужаса выжимала из меня воздух, и игнорировать это было бы самоубийством. — Пусти, задушишь ведь.
Он отпустил. Сел, вынуждая сесть и меня.
— Ты ужасен и порою просто невыносим, но… — наверное, если бы я продолжала вжиматься носом в его грудь, слова эти дались бы мне легче. Сложно было говорить, понимая, что он сейчас видит мое лицо. Нахмуренные брови, прикушенную губу… Полагаю, видок я имела совершенно
Я не стала говорить о том, что на прошлой седмице, когда он со своими драконами полетел на остров разбираться с оставшимися там гарратскими воинами и не вернулся ночевать, я чуть с ума не сошла. И о том, что просидела всю ночь у окна, прислушиваясь к звукам за дверью, не сводя глаз с невидимого в темноте горизонта, тоже умолчала. Утром же довольному и уставшему дракону, вернувшемуся с победой и хорошими вестями, скандал я не закатила по одной простой причине — не было сил. А он потом весь день еще удивлялся, чего это я такая вялая и спать легла рано. Простуду подозревал, целителя предлагал вызвать…
Ужасу о моих переживаниях знать не стоило, хотя кое-что замалчивать я все же не имела права… ну, как не имела? Проще было признаться прямо здесь и сейчас, чем и дальше страдать от его мнительности и беспокойства.
Пожалуй, страшнее всего это было даже не произнести вслух, но признаться самой себе. Неприятно было понимать, что все мои неубиваемые принципы смог разнести в щепки один самоуверенный и наглый дракон:
— А я люблю. Не боюсь трудностей, наверное. Ануш говорит, у меня со здравым смыслом проблемы, хотя я считаю, что не может мне ставить диагноз дракон, мечтающий познакомиться с какой-нибудь ведьмой…
— Ты удивительная, — перебил меня Гэдехар. Продолжить жаловаться на отморозка, напрочь убивая любую возможную романтическую обстановку, я уже не смогла — ужас, переполненный своими драконьими чувствами, бросился.
Сначала мне подумалось, будто он решил, раз я настолько удивительная, то неплохо было бы меня придушить. Потом его рука полезла под сорочку, и я осознала, как не права была в своих подозрениях. Меня не душили, меня мяли.
Погребенная под тяжеленным ужасом, безнадежно пытаясь призвать к порядку его руки, в отчаянии я от всей души укусила Абеля за плечо. Выразила, так сказать, свое негодование его бесцеремонностью.
Сосредоточенно сопящий в мои волосы ужас пораженно замер. Затих, не веря в случившееся. Он не привык, чтобы его кусали, предпочитал кусать сам, а тут такая наглость с моей стороны…
— Золотая моя, а что это ты делаешь?
— Лапы убрал, — прохрипела я, старясь вытащить из-под ночной сорочки успевшую добраться до груди ладонь.
— Ты же сама только что сказала, что меня любишь, — руки он убрал, но подниматься не спешил, щекоча ухо горячим дыханием. — Мне кажется, что лучше закрепить твое признание…
— Закрепить?! — недоверчиво переспросила я. Пока не замечая, как вкрай обнаглевший дракон вновь пытается забраться под сорочку. Руки у него были теплые и шершавые… и очень наглые у него были руки.
— Сокровище, мне совершенно не важно, будешь ли ты до свадьбы нецелованной, или в жены я тебя возьму уже женщиной. Огонь мой в тебе разгорелся, связь окрепла…
— Разгорелся огонь, — передразнила его я. Еще как окреп, обугленный Ашта-Хэш тому прямое подтверждение.
И пускай я все так же не чувствовала вины за смерть Беса, но порой мне все же снилось обезображенное шрамами удивленное лицо, когда под пальцами его вспыхнуло пламя, сжигая правителя и оберегая меня.