Магия Берхольма
Шрифт:
– Слушайте, а как вам вообще пришло это в голову? – спросил я. – То есть почему именно освобождение от оков?
– Было вррремя, мне отовсссюду нррравилось выбиррраться. Давно прррошло. Крррасивая женщина, Бэрррхольм! Ваша спутница? – Он кивнул в твою сторону; ты стояла на другом конце комнаты, прислонившись к стене, в слишком пестром платье в цветочек, увлеченная беседой с двумя бледными молодыми дамами, которых я не знал, да и ты, по-моему, тоже.
– Да, – сказал я, – пожалуй, так. Берхольм, с долгим «е». – И все-таки где-то внутри меня поднялась
Альварес одновременно мигнул и зевнул, отчего мне стало не по себе.
– Ну что ж! Я, пожалуй, пойду. Ссспать. Важно…
– Соблюдать режим?
Он недоверчиво посмотрел на меня, кивнул и протянул мне маленькую, с крупными костяшками руку.
– До свидания, Бэрррхольм. Интеррресно было с вами побеседовать. Не знаю, почему все говорррят, вы сумасшедший. Я не заметил.
– Рад был с вами познакомиться, – сказал я несколько неловко; мы пожали друг другу руки, он, шаркая, побрел к выходу и исчез.
Я нащупал еще один, последний бокал. Я ощущал легкий озноб и небольшое, почти приятное головокружение – как будто по моим нервам провели шелковым платком.
Хозяйка дома (А точно ли она? Ну да, а может быть, нет; все они были так похожи друг на друга) подошла ко мне, а с нею седовласый господин с удивленно поднятыми бровями и с лихорадочно поблёскивающей булавкой в галстуке.
«Позвольте представить вам…» – она его представила. Его имя показалось мне знакомым; оно прозвучало эхом экономических новостей или чего-то подобного, скучного. За спиной у меня внезапно оказался мраморный столик; я вцепился в него. Прохладный и твердый на ощупь, но это была иллюзия. Столик испуганно отпрянул.
Седовласый господин произнес что-то о том, как он рад с кем-то познакомиться. Я раздраженно его рассматривал; меня бесила булавка в его галстуке. Ни одного бокала больше не осталось? Ни одного бокала больше не осталось. Было жарко. Да, о чем он там говорит?
– …мне что-нибудь показать? Какой-нибудь фокус? Пожалуйста! – Он облизнулся, предвкушая любопытное зрелище.
Боже мой, он что, шутит? Да что он себе позволяет!.. Я собирался было негодующе покачать головой и сказать ему резкость…
И тут что-то произошло. Я не понял что. Неожиданно я ощутил своеобразную уверенность. Как будто…
– Загадайте число! – сказал я. – Любое.
Он возвел глаза к потолку, наморщил лоб, постарался и в самом деле завершил эту трудную операцию.
– Да, – сказал он, – загадал.
– Двадцать восемь, – сказал я.
Он отшатнулся, у него отвисла челюсть.
– Боже мой, – прошептал он, – как вы это?…
– Повторим? – предложил я. – Еще одно число, пожалуйста!
Он кивнул.
– Двести четырнадцать. Еще одно? Он смотрел на меня, тяжело дыша.
– Нет, – наконец выдавил из себя он, – нет, спасибо. Это… Это… – Он молча повернулся и, держась преувеличенно прямо, ушел мелкими шажками.
– Это было чудесно! – улыбнулась хозяйка дома. – Как вы это сделали?
Я посмотрел на нее. «Поднимите руку, – мысленно приказал я, – и проведите ею
– В самом деле великолепно, – сказала она и провела рукой по волосам. – Знаете, моему племяннику недавно подарили волшебный ящик. Ему только что исполнилось двенадцать. О, какая я неловкая! – Она стояла передо мной, поправляя рассыпавшуюся прическу, и смущенно разглядывала осколки на полу и лужицу шампанского, растекающуюся по ковру и медленно впитывающуюся. – Ничего, я прикажу отчистить. Все отчистить. Так вот, мой племянник…
Тощий человек с родимым пятном, все такой же важный и серьезный, прошел к столу с закусками. Я задумчиво проводил его взглядом.
– …Но у него возникли сложности с волшебным ящиком. Представьте себе, например, он говорит…
Вскрикнула какая-то женщина, раздались чьи-то возгласы. Все куда-то бросились и над чем-то склонились. Человек с родимым пятном встал с пола, потирая спину. Он был немного бледен. «Ничего страшного, – повторял он, – ничего страшного»…
– …а потом он показал нам прелестный маленький трюк. Вы знаете, у него это действительно хорошо получается…
– Извините, пожалуйста! – сказал я и вышел. Я чувствовал на себе ее ошарашенный взгляд, но мне это было безразлично. Я спустился по лестнице, прошел по отделанной мрамором передней, открыл дверь и оказался на улице. Я не забрал дорогое пальто из верблюжьей шерсти – оно осталось в гардеробе – и тебя. Ты ужасно обиделась на меня тогда, и я это заслужил. Просто так уйти, бросив тебя, было очень невежливо, правда? Но как я мог тебе все это объяснить? Ты бы мне поверила? Да, может быть. Но в сущности, извини, даже ты в тот момент была мне безразлична.
На улице было темно и прохладно. Наверное, прошел дождь, потому что земля под ногами была влажной, а фонари, мерцая, отражались в лужах. Небо было затянуто черными облаками; я бы хотел посмотреть на луну, меня бы это успокоило, – но луны не было. Я чувствовал, как у меня дрожат руки, лихорадочно и громко стучит сердце. Я сунул руки в карманы и пошел неизвестно куда. А что это собственно за город? Да какая разница. Тот, кто слишком много путешествует, теряет представление о том, где находится. К тому же все они похожи друг на друга.
Пройдя немного, я начал раскаиваться в том, что ушел. Там я, по крайней мере, был среди людей, а здесь один. Я остановился.
Напротив, на другой стороне улицы, выделялась большая витрина, квадратная, с подсветкой. Хорошо одетая кукла-манекен, замершая в неестественной позе, держала в руке сумочку крокодиловой кожи и не сводила с меня глаз. Вдалеке медленно прошла какая-то смутная тень и растворилась во тьме. Я сглотнул. Сердце у меня стучало, отбивая барабанную дробь; я прислонился к стене дома, казалось, она слегка завибрировала. Кукла смотрела на меня, я смотрел на куклу. Ну хорошо. Я вытащил из кармана правую руку, какое-то время недоуменно разглядывал ее, а потом, быстрым небрежным движением шевельнув пальцами, даже не поманил…