Магия и культура в науке управления

Шевцов Александр Александрович

Это значит, что в Сознании имеются образы для всех видов «плотностей», с которыми ты сталкивался с самого рождения.

А также образы всех видов взаимодействий с этими плотностями, в которые ты с ними вступал.

Точно так же, как и всех видов «стекания с этих плотностей», то есть всех видов преодоления помех твоему выживанию на планете Земля.

Старики называли способность Сознания стекать с плотностей Умом. Иначе говоря, Ум – это способность находить возможности выжить в тех условиях, которые создает мир. Причем неважно, какой мир – Мир-природа или Мир-общество. Любой мир постоянно создает помехи нашему выживанию, и даже когда, как кажется, он их не создает, мы все-таки могли бы жить лучше, то есть в блаженстве.

Значит, мы просто смирились с тем, что окружающий нас мир медленно изнашивает нас, убивает незаметно. Но смириться еще не значит не ощущать, что мир мог бы быть и лучше. Ум все время ищет возможность улучшить жизнь за счет преодоления смертоносных воздействий.

При этом Ум, по понятиям мазыков, делится на три части: стихиальную или Стих, как они говорили, Разум и Мышление.

Стих оказывается прямой способностью стекать с любой плотности, преодолевая препятствие к выживанию, не запоминая его. Наверное, это сопоставимо с тем, что древние китайцы говорили о Дао.

Разум начинается со способности творить, хранить и использовать образы. Сталкиваясь с внешним миром, сознание ребенка (а «створожившимся сознанием» старики считали даже человеческое тело) приходит в первые взаимодействия с плотностями этого мира. И оно их запоминает, храня в теле память о боли. Я думаю, именно это представление о том, как ребенок знакомится с миром, и заставило стариков использовать именно понятие «плотности» для разговора об Уме. Первое болезненное противодействие, которое осознается и запоминается ребенком – это всегда плотность. Плотность тканей материнского тела, плотность стола, на котором он лежит, плотность тканей, в которые он завернут и которые ослабляют боль от соприкосновения с плотностью дерева. Затем появятся всякие углы и выступы, о которые ребенок бьется, и которые несут боль, то есть предупреждение о том, что тело разрушается.

А потом появится горячее и холодное. И оно тоже будет разрушать тело и поэтому восприниматься болью. И через понятие «боли» горячее и холодное можно тоже условно назвать плотностью, которую надо обтекать, то есть избегать в жизни. Как и голод.

Сознание запоминает в виде образов все: и боль, и виды плотностей, и способы, которыми удавалось их обтечь. Лишь постепенно к разным видам плотностей прикрепляются их имена, бытующие в принявшей тебя культуре или в обычаях твоего народа, если говорить по-русски. Но это и есть вхождение культуры в Сознание, но отнюдь не вхождение Разума.

Разум может использовать для всех явлений мира и обычные имена, но при этом он все время видит те образы простейших взаимодействий, которые создавал сам до появления имен. С возрастом это состояние видения плотностей и болей уходит глубоко внутрь, но никуда не девается, не исчезает. И ты, глядя на окружающий тебя мир, помнишь, как называются в нем все вещи, потому что так тебе удобней общаться с соплеменниками. Но видишь ты при этом не имена, а плотности и боли.

Проверь, ткни уголком этой книги себе в глаз. Попробуй это сделать действительно и повтори несколько раз, и ты почувствуешь, что сначала делаешь это вполне легко, но на определенном расстоянии от глаза, назовем его расстоянием выскакивания боли, что-то выскакивает из твоего подсознания и тормозит твою руку. Я даже слышу, как в твоих ушах звучит смешок и вполне определенные слова: нашел дурака! Или – что я, дура, что ли, себе в глаз тыкать!

Конечно, после того, как расстояние выскакивания боли преодолено, можно осторожно довести уголок книги до глаза, но больно себе будет делать только сумасшедший. Да мне это и не нужно. Нужно было только увидеть, что за знанием того, как называются вещи этого мира, у нас скрывается знание боли, хранящейся в этих вещах, а значит, знание того, что своей плотностью эта вещь может причинить нам боль.

Вот

это и есть самая основа Разума.

Мазыки называли ее Материком, потому что рождается она как отражение в сознании человека некоего «материка», земной основы. Если помните, материком зовут ту основу земли, на которой лежит плодородная почва, в которой растут растения. Из Материка человеческого сознания вырастает вся человеческая культура.

При этом я бы хотел обратить ваше внимание кое на что еще. Во-первых, на то, что эта основа состоит из множественных воспоминаний ваших столкновений с вещами, предметами и явлениями этого мира, сохраненных в столь же многочисленных образах. Их можно назвать образами вещей и образами простейших взаимодействий. Но образы эти так плотно и многослойно наложились друг на друга, что разобраться в них и выявить начальные очень и очень сложно.

А во-вторых, я хочу, чтобы вы не забывали того «дурака» и тот «смех», которые внезапно выскочили, как только мы попробовали ковырнуть Разум поглубже и попроще. С одной стороны, чем проще – тем ближе к простейшим взаимодействиям. Это, вроде бы, ясно. Но с другой стороны, чем проще мы действуем, тем глупее выглядим в глазах людей. Додуматься – тыкать себе углом книги в глаз! – мог только дурак! Даже если это назвать психологическим экспериментом, все равно это вызывает подозрения! Или дикий смех, простите!

Вот это и есть самая страшная ловушка человечества. Способность думать – это основная черта Разума, как считается. Но думать – значит решать задачи по преодолению помех нашему существованию. И учимся мы этому не в институтах. Дай бог, если за всю школу и все институты, которые мы кончаем, мы добавляем к уже имеющейся способности думать хоть один процент. В школе и институтах мы учимся не думать, а думать в соответствии с определенными образцами, принятыми в культуре или определенных обществах. Вроде научного сообщества. Иными словами, не думать мы там учимся, а загонять свою уже имеющуюся способность думать в колеи определенных образцов, как их называют, алгоритмов. То есть принятых способов решать задачи.

Думать мы в своей жизни учились, лишь когда каждый миг сталкивались с чем-то неведомым, что причиняло боль, и искали способы избежать ее. Это в детстве, особенно раннем. Вся остальная учеба – это лишь причесывание мозгов под моду соответствующего столетия.

Но как мы воспринимаем ребенка, который учится думать и вляпывается во все встречное говно? Как дурака. Точнее, пока он совсем маленький, как милого, смешного дурачка, а чуть подрос – как безнадежного идиота. Это то-то существо, которое единственное из всего его окружения действительно живет исключительно одним только разумом!

А разве взрослые, которые смеются над маленьким дурачком, не разумны? Ведь они-то ошибок не совершают. А вот для их состояния ума старики использовали слово Мышление.

Я уже рассказывал, что как только Разум находит способ преодолевать определенную помеху жизни, он проверяет его, а потом закрепляет в жестком образе, который теперь должен всегда использоваться в подобных случаях, потому что он определенно дает решение и себя оправдывает. Такой жесткий образ ответа на определенное воздействие мира называется Образцом.

Из подобных образцов и состоят и то, что называется Мышлением, и вся Культура или Обычай.

Это значит, что человек, находящийся в Мышлении, гораздо реже ошибается, чем человек в Разуме. Разве что неправильно узнает то, с чем столкнулся. Но зато он и не думает!.

И как ни странно, но именно Разум неразрывно связан с Дураком. Вся жизнь Разума – это борьба с неведением, с Глупостью, но всегда Разум оказывается Дураком в глазах Мышления из-за своих ошибок.