Магия кошмара
Шрифт:
— Иди к своей матери.
Еще две недели назад двуспальная кровать стояла на дальнем конце лоскутного ковра, бутылочки с лосьонами и духами мамы стояли на левой стороне того, что они называли туалетным столиком, а светлый деревянный стул стоял рядом. Теперь там стоял отец и смотрел на него в зеркало. Еще две недели назад занавески были отдернуты все дни напролет, а спальня всегда казалась наполненной искристым волшебством. Толстая черная Джуд целыми днями нежилась в лучах солнца, которые собирались в центре ковра. Сейчас шторы были задернуты, и комната пахла болезнью. Это напомнило Фи то время, когда отец взял его с собой на работу и в порыве душевного
Теперь на лоскутном ковре лежал старый матрас, который отец положил на пол рядом с кроватью. Светлого стула рядом с туалетным столиком уже не было, не было и ряда маленьких бутылочек, которые так любила его мама. Две недели назад, когда все переменилось, Фи слышал, как отец, рыча, вдребезги разбил эти бутылочки и стул о стену. Тогда казалось, что монстр вырвался из его шкуры и свирепствует в спальне. На следующее утро отец сказал, что мама заболела. Куски стула валялись по всей комнате, а стены были испещрены следами от ударов. В комнате стоял невыносимый сладкий запах.
Твоей маме нужно отдохнуть. Ей должно стать лучше.
Фи посмел лишь бросить взгляд на беспорядочно разбросанные на подушке волосы и открытый рот. Маленькая круглая капля крови выползла из ее носа.
Она больна, но мы о ней позаботимся.
Ей ничуть не стало лучше. Когда следы духов на стене высохли, папины рубашки и носки и нижнее белье постепенно заполнили пространство на полу между старым матрасом и голым туалетным столиком, и Фи теперь приходилось обходить разбросанные вещи, чтобы ступить на матрас и добраться до постели. Больничный запах усиливался, когда он подходил к матери. Фи совсем не был уверен, что сможет посмотреть ей в лицо — синюю отекшую маску, которую он видел в последний раз, когда отец позволил ему войти в комнату. Он стоял на тонком матрасе рядом с кроватью, глядя на нечесаные лохмы каштановых волос, свисающие с кровати. Они доходили до черных букв на простыне, там было написано «Отель св. Олвина». Наверное, ее волосы все еще росли. Может быть, она ждет, что он посмотрит на нее. Может, ей стало лучше, как раньше.
Фи дотронулся до букв и позволил своим пальцам продвинуться выше, так, что мамины волосы легонько коснулись его руки. Он слышал, как дыхание почти бесшумно вырывается из ее горла.
— Видишь, как она хорошо сегодня выглядит? Ты действительно выглядишь сегодня хорошо, не так ли, дорогая?
Фи поднял глаза. Он почувствовал себя так, словно его грудная клетка и живот, все внутри него вырвалось из тела и взлетело в воздух. Если не считать исчезающий желтый синяк, который тянулся от глаза до линии волос, она снова выглядела как его мама. Кусочки овсяной каши прилипли к подбородку и по сторонам у рта. Тонкие линии на щеках похожи на следы от карандаша. Ее рот немного приоткрылся, словно для того, чтобы сделать глоток воздуха или попросить еще овсянки.
Фи пять лет, и он смотрит на свою мать в первый раз с тех пор, как видел ее в синяках. Его сознательная жизнь — необычная жизнь сознания Фи — еще только начинается.
Секунду ему казалось, что мать собирается
— На самом деле, дорогая, — произнес отец, стоя позади Фи. — Ты с каждым днем выглядишь все лучше.
Фи схватил ее руку и попытался передать ей немного своей жизни. Мать лежала на кровати, как принцесса из сказки, замороженная проклятием. Голубая венка пульсировала на ее веке. Она могла видеть только темную ночь.
На секунду Фи тоже увидел ночь, глубокую, обморочную черноту, которая звала его.
Да, подумал он, о'кей. Все о'кей.
— Мы здесь, милая, — сказал отец.
Фи попытался вспомнить, называл ли когда-нибудь раньше его отец жену «милая».
— Это твой маленький Фи держит тебя за руку, милая, разве ты не чувствуешь, как он тебя любит?
Неожиданное чувство отрицания, чувство отвращения заставило Фи отдернуть руку. Если отец и заметил, ему было все равно, потому что он ничего не сказал. Фи видел, как его мать уплывает в необъятное море черноты внутри нее.
На миг он забыл дышать через рот, и вонь, поднимающаяся с постели, навалилась на мальчика.
— Сегодня не было времени привести ее в порядок. Я займусь этим попозже. Но ты же знаешь, лежи она хоть на постели с шелковыми простынями, ей все равно.
Фи хотел наклониться вперед и обнять маму, но вместо этого отступил назад.
— Мы тут не доктора и не сиделки, Фи.
На какое-то мгновение Фи показалось, что в комнате есть еще какие-то люди. Затем он понял, что отец имеет в виду их двоих, и у него в голове возникла одна очень простая идея.
— Маме нужен доктор, — сказал он и рискнул поднять на отца глаза.
Отец наклонился над сыном и толкнул его за плечи так, что тот неуклюже попятился назад. Фи сжался, ожидая еще одного удара, но отец повернул мальчика лицом к себе и посмотрел на него. Однако во взгляде его не было ни глубины чувств, ни блеска жестокости, которые обычно предшествовали ударам.
— Если бы я мог справляться за трех медсестер, а не за одного человека, я бы менял ей простыни по два раза на день, черт возьми, я бы вымыл ей волосы и почистил зубы. Но, Фи... — Хватка отца усилилась, клинья его пальцев впились в кожу Фи. — Ты думаешь, твоя мамочка стала бы счастливее, находясь так далеко от нас?
Человеческое существо, лежащее на кровати, едва ли могло испытывать счастье или несчастье.
— Она может быть счастлива только здесь, с нами, Фи, и это так, это правильно. Она чувствовала, когда ты держал ее за руку, и поэтому ей скоро станет лучше. — Он поднял глаза. — Совсем скоро ты сможешь сидеть на кровати, не так ли? Давай теперь помолимся за нее.
Отец снова толкнул Фи вниз, на колени, и сам присоединился к нему.
— Отче наш, сущий на небесах, — произнес он, — раба твоя, Анна Бандольер, моя жена и мать этого мальчика, нуждается в Твоей помощи и защите. И мы также. Дай нам сил, Господи, заботиться о ней в ее немощи, и просим Тебя, Господи, помочь ей преодолеть недуг. Ни один человек на земле не совершенен, включая и эту бедную больную женщину, возможно, мы, Господи, в мыслях или делах своих согрешили против Тебя. На милость Твою уповаем, Отец наш, но знаем, что грешны и недостойны ее. Аминь.