Магия крови. Розмарин и рута
Шрифт:
— О Октобер, — сказала она, помахивая цветами над моим лицом, — ты моя любимая разновидность головоломки, дитя, — разновидность, в которой нет никакого смысла. Могу я помочь тебе на этот раз или ты предпочтешь истечь кровью, после того что между нами было?
— Как ты принесла меня сюда? — спросила я, глядя сквозь цветы на ее лицо.
— Я этого не делала, — сказала она и улыбнулась. — Кровь в воде, помнишь? Когда тебя принесли к моим дверям, я смогла впустить тебя и даровать тебе поддержку благодаря разрешению, которое ты мне дала своей кровью. Я не могу сделать больше ничего, если ты не согласишься.
— Принесли к твоим дверям? — переспросила
— У тебя больше друзей, чем ты думаешь, Октобер. Ты позволишь мне помочь тебе?
Магия ундин имеет свои правила. Когда моя кровь потекла в воды Лили, я дала ей позволение только сохранить мне жизнь; она больше ничего не может, пока я не разрешу ей.
— Конечно, — сказала я, снова закрывая глаза.
С учетом нависшего надо мной проклятия Розы я не могу позволить себе отмахиваться от помощи.
— Очень хорошо. А теперь отдыхай. Мне больше ничего не надо от тебя.
Я почувствовала, как она подносит цветы наперстянки к моей ране в плече, проводя по самому болезненному месту. Цветы жглись, касаясь кожи, и следом из их лепестков распространялось прохладное обезболивающее онемение. Наперстянка ядовита — красивая, смертоносная и, вероятно, не самая лучшая вещь для открытой раны. Тут я снова вспомнила, как весь день расплачивалась грибами, да и не целитель я. Если Лили считает, что втирание наперстянки в мое плечо поможет, она, вероятно, права, и, даже если нет, она не причинит еще большего вреда.
Лили начала напевать по-японски. Обезболивающая прохлада распространялась дальше, утишая дискомфорт в руке и шее; в воздухе разлился аромат водяных лилий и цветов гибискуса. Когда песня закончилась, она прижала руку к моей щеке и сказала:
— Мир подождет тебя и будет здесь к твоему возвращению.
Это и было то разрешение, в котором я нуждалась. Я вздохнула и прекратила стараться бодрствовать, позволив себе снова уплыть в темноту.
Лили была частью моей жизни, сколько я себя помнила, — даже дольше, чем Сильвестр. Мама, бывало, брала меня с собой в чайный сад, когда мы еще играли в людей, убегая от отца с извинениями насчет «времени для девочек». Лили всегда была здесь, радовалась нам, но наблюдала за моей матерью с осторожностью, которую я поняла намного-намного позже. Лили наблюдала за ней, потому что сложно доверять невесте-фэйри: они строят жизнь на лжи и отказываются от всего, что встает на их пути.
Она была здесь, когда я покинула Летние Земли. Я даже думала о том, чтобы служить ей, а не Дэвину, но предложение Дэвина было более интересным, более волнующим, а я дочь моей матери; я искала волнение. Но мы оставались близки, и ее двери были открыты мне до того дня, когда все пошло не так… для нас обеих.
Я пришла к Лили через несколько дней, после того как выбралась из пруда, все еще в шоке и наполовину в истерике от горя. Я хотела знать, почему она не спасла меня. И узнала больше, чем хотела.
— Он возвел стены вокруг моих владений, — сказала она. — Я была одинока, Октобер, очень одинока, а моя магия служит росту и исцелению, а не превращениям. Я не могла спасти тебя, дитя мое. Я могла лишь стараться, чтобы тебе было настолько уютно в воде, насколько возможно. Прости меня.
Лили была такой же пленницей Саймона, как и я, потому что за четырнадцать лет мир забыл о ее существовании. Обитатели ее владений рассеялись, внезапно оказавшись бездомными, не понимая почему. Она была ближе к смерти, чем я, в тот день, когда чары были разрушены, потому что обо мне хотя бы помнили и скорбели. Я не могла ненавидеть ее за то,
Аромат гибискуса призвал меня из воспоминаний обратно в тело. Я вздохнула и открыла глаза. Боль исчезла вместе с рубашкой и остальной одеждой; на мне были только мох и ивовая кора, которыми Лили обернула мое раненое плечо. Отлично. Я не стеснительна — сложно расти в Летних Землях, где одежда преимущественно необязательна, и оставаться стеснительной, — но это не значит, что мне нравится быть голой. Голые люди, по определению, безоружны.
Оперевшись правым локтем о землю, я постаралась сесть. От движения закружилась голова. По крайней мере головная боль утихла: она стала наполовину слабее прежней. Лили стояла на коленях в нескольких метрах от меня, погружая что-то в воду маленького пруда. Теперь, когда мои глаза сфокусировались, я определила, что шуршащие звуки производит ее платье из тяжелого шелка, темно-зеленое и вышитое белым и серебром, с узорами из изгибающихся драконов. Парочка пикси восседала на палочках из черного дерева, скреплявших ее прическу, отбрасывая мерцающие тени на ее лицо.
— Двигайся медленно, — сказала она, поднимаясь и подходя ко мне. — Я сделала все, что в моих силах, но твоя человеческая часть протестует против вмешательства магии, и железо блокирует мое дальнейшее продвижение. Я больше ничего не могу сделать.
— Прости, это была не моя идея, — сказала я, в целях эксперимента передвинув руку назад.
Повязка на плече натянулась, и я поморщилась. Лили цокнула языком, начиная смачивать повязку шелковой губкой. Вода смягчила почти всю боль, но не до конца. Я не удивилась, что Лили не может исцелить меня полностью: она боролась с железом, и у меня нет права ожидать чудес. Если бы она не была ундиной в собственном королевстве, она, скорее всего, не сделала бы и того, что сделала. Но все это не помешало мне впасть в расстройство, когда я осознала, насколько обширен ущерб. Рана оказалась недостаточной, чтобы покалечить меня, — я все еще могла пользоваться рукой, пусть даже она была еще в процессе исцеления, — но из-за нее моя работа чертовски усложнилась.
Надеюсь, это научит меня осторожности. Я взглянула на Лили и улыбнулась как можно искренне, несмотря на свое разочарование и боль:
— Очень хорошая работа.
Она повела перепончатой ладонью, отмахиваясь от моих слов. Все, что напоминает благодарность, — зыбкая почва среди фэйри.
— Не больше и не меньше того, что требует гостеприимство. Правда, Октобер, все это было бы не нужно, если бы ты перестала прыгать под пули.
— Постараюсь запомнить.
— Хорошо.
Жабры под ее челюстью затрепыхались, и я почувствовала внезапный приступ обеспокоенности. Она пыталась не показать виду, но я знала ее достаточно хорошо, чтобы видеть, как она измучена. Исцеляющие чары утомительны, даже когда не приходится бороться с железом.
— Лили, ты в порядке?
— Я устала, Октобер, вот и все. Это пройдет. — Она улыбнулась, сморщив чешуйки вокруг рта. — Теперь расскажи мне, зачем тебя пришлось вытаскивать из моего пруда? Ты мне всю рыбу кровью измазала.
— Потому что ты бы тосковала, если бы я умерла. — Я пожала плечами. — Просто подумала.
— Может, ты и права, — сказала Лили, перестав улыбаться. — Что случилось?
Она заслуживала того, чтобы знать, даже если я не хотела рассказывать. Заставив себя смотреть ей в глаза, я сделала глубокий вдох и начала сначала.