Магия, любовь, Голливуд
Шрифт:
Теперь, спустя двадцать семь лет после первой встречи, вернувшись с похорон Кэтрин, нотариус Питер Даррелл сидел в гостиной, в которой провел столько прекрасных часов, и которая теперь стала пустой и безжизненной – хозяйка покинула её навсегда.
«Кэтти, милая Кэтти… Я выполню твое последнее поручение», – подумал нотариус. Перед ним на столе лежали документы, письма, фотографии.
Он разложил их на несколько разных стопок, и убрал в разные отделы своего портфеля. Потом помедлил пару секунд, и решился – вытащил из красивой резной рамки фотографию Кэтрин и положил её
***
Санкт-Петербург
Элли играла прослушивание в оркестр оперного театра. Её лицо было сосредоточенным и серьёзным. Концертное платье струилось до пола мягкими складками, длинные, стройные ноги, чуть просвечивающие сквозь шифон, в туфельках на низком каблуке уверенно упирались в авансцену, где она стояла в луче прозрачного света. Девушка выглядела трогательно и волнующе одновременно.
Комиссия, сидевшая в глубине тёмного зала и состоявшая из руководства театра, дирижера и первой скрипки оркестра, внимательно смотрела на сцену: фея, стоявшая в круге света, и время от времени строгими глазами глядевшая в зал, была волнующе прекрасна. Мужчины, входящие в состав комиссии, не могли оторвать от неё горящих глаз – сочетание невинности и сексуальности будоражило их, горячило кровь. Но Элли этого не замечала – она работала.
Труднейшие пассажи каприсов Паганини словно искрились под её пальцами, смычок легко летал по струнам. Прослушивание прошло великолепно, и дирижёр оркестра сообщил ей, что она принята. Элли была счастлива – теперь она может сказать родителям, что в полной мере оправдала их надежды!
Счастье переполняло её. Элли стала укладывать скрипку в футляр, ей что-то мешало.
Что такое, почему её левая рука в гипсе?
Элли закричала и… открыла глаза – она в своей спальне. Это был сон. Ужасная действительность навалилась на неё всей своей тяжестью – и Элли зарыдала. Она плакала громко, навзрыд, горячие слезы текли ручьями, она захлёбывалась рыданиями – её сердце разрывалось от нестерпимой боли.
Послышались лёгкие шаги, дверь приоткрылась и в комнату вошла домоправительница: Нина служила в их семье с незапамятных времён. Скорее, её можно было назвать членом их семьи – она была ещё воспитательницей Елены Данилевской, в девичестве Ивановой.
Почти тридцать пять лет назад Нина Ковалёва молодой девушкой пришла работать в дом к Ивановым. Маленькой Елене требовалась учительница английского языка, рисования и музыки – это было неотъемлемой частью воспитания девушки из «высшего общества».
Все свои силы Нина отдавала образованию Елены, и потом, когда её воспитанница повзрослела, она осталась в семье Ивановых в качестве экономки.
Когда же в девятнадцать лет Елена вышла замуж за известного учёного Альберта Данилевского, и в двадцать родила дочь, Нина перешла в её новый дом и стала одновременно и няней малышки Элизы и домоправительницей семьи Данилевских. Элли стала её питомицей, и Нина отдавала ей всё тепло своего сердца, пестуя и заботясь о ней так же, как раньше заботилась о её матери. Даже когда Элли выросла, Нина всегда была рядом – они просто
– Элли, девочка, что с тобой? Почему ты плачешь? – Нина присела на край широкой кровати и легонько потрясла девушку за плечо.
Элли замотала головой и ещё плотнеё вжалась лицом в подушку, рыдания, сотрясавшие её тело, становились всё сильнее.
Нина прошла в ванную, намочила там холодной водой полотенце и вернулась в спальню. Она аккуратно приподняла Элли за плечи, повернула к себе и мягко, но решительно вытерла ей лицо. Элли перестала рыдать. Она сидела на своей постели и молчала, её лицо было белее снега, и синие глаза казались неправдоподобно огромными на осунувшемся лице.
– Ну, что ты, милая, – Нина любовно отвела с лица Элли длинные светлые пряди. – Что ты так убиваешься?
–Няня, я неудачница…
– Нет, это не так! – Нина горячо запротестовала. – Мы уже знаем, что ты прекрасно сдала экзамен, и что тебе предложили прослушивание. Ты молодец! Мы все тобой гордимся!
– Ты просто меня утешаешь, – Элли слабо улыбнулась. – Я знаю, что подвела родителей, маму…
Нина украдкой вздохнула. Да, Елена Данилевская была «крепким орешком». С самого своего рождения она была любимицей, принцессой, чьи капризы исполнялись моментально. Потом, после замужества – королевой, которой было достаточно повести красиво выщипанной бровью, и все её желания воплощались в жизнь без обсуждения.
Елена, которую друзья-мужчины часто называли «Елена Прекрасная», а заклятые подруги за спиной называли «Лена-гиена» была очень красива, очень образованна, очень утонченна, очень ухожена. И – поглощена собой. Полностью.
Вероятно, она испытывала к дочери сострадание и жалость, но иногда Нине казалось, что для этой красивой – словно картинка на обложке глянцевого журнала – женщины, личный успех и известность были важнее всего. И Нина точно знала, что Елена «Прекрасная» Данилевская испытала сильное, разрушающее разочарование – её дочь, которая просто обязана была стать звездой, сошла с дистанции. Во всяком случае – на время.
Нина смотрела на Элли и пыталась сама себе внушить, что может быть в такой тяжёлый для всей семьи момент, Елена сможет дать дочери хоть немного человеческого тепла.
После того как родители привезли Элли из больницы, Нина заметила, что между супругами что-то изменилось. И хотя Альберт всё также был галантен по отношению к жене, а Елена улыбалась всё так же, словно она английская королева, но точно, что-то изменилось – в глазах Альберта появился стальной блеск, чего раньше не было, а Елена как-то притихла, чего раньше тоже не наблюдалось.
Кроме того, Елена сама отвела дочь в спальню, помогла ей раздеться, а перед сном зашла к ней пожелать спокойной ночи. Да, точно что-то случилось… Раньше она не утруждала себя такими мелочами, для этого была Нина.
«Неужели Альберт всё-таки решил показать, кто в доме хозяин?.. А может, что-то в больнице произошло», – подумала тогда Нина.
В больнице, действительно «что-то произошло». Пока Альберт и Елена ждали, когда отпустят Элли, они поговорили с её лечащим врачом – и не только.