Магия, любовь и виолончель или История Ангелины Май, родившейся под знаком Рыб
Шрифт:
– Я не специально, – миротворчески поднимая ладони, сказал он, пронзительно глядя на меня абсолютно честными глазами. – Но, судя по всему, времени на интервью у нас теперь очень много.
– Ну дела… – протянула я, попытавшись осознать всю тяжесть своего положения.
– А что же теперь делать? Может, надо вызвать кого-то?..
– Думаю, что нас здесь вполне достаточно, – срезав звук на низкой ноте, проговорил Туманский. И неожиданно прикрикнул: – Клац! Фу!
Клац разжал челюсти, и шуба сразу стала вдвое легче. А Туманский взял ее из моих рук. Взял правой.
– Извините… Да вы сапоги не снимайте… Тапок все равно нет. Клац сожрал. На кухню проходите. А тебе, дружище, на улицу надо… – он покачал головой, а пес тут же всем своим видом показал, что, мол, да, надо. – Придется нам с тобой в окно лезть… М-н-да… Вовремя. Ничего не скажешь.
– Володя, так что у вас с рукой? – задохнувшись от непонятного волнения, быстро спросила я. Надо спросить, пока еще помню, зачем я пришла.
– Вы уже третий раз спрашиваете. Хотите взглянуть? – иронично спросил он. – Все равно перевязывать мне теперь придется самому. Поможете? Левой – не с руки.
Я не успела ответить. Просто тупо смотрела, как быстро разматывается бинт. А потом закрыла ладонью рот. На запястье была рваная рана. Края ее в нескольких местах были стянуты швами. А вокруг чернели следы чьих-то острых зубов. Следы я увидела четко.
Вообще-то в обморок я не падаю. Но тут со мной произошло что-то странное…
– Это не я, – прошептала я, плавно проваливаясь сквозь землю. В глазах потемнело. Ноги подкосились и поехали куда-то, как на лыжах.
– Тихо, тихо, тихо… – услышала я возле самого уха. – Куда ж тебя несет…
И совсем рядом с моими оказались его, темные с огненным всполохом глаза.
Это было последнее, что я помню. А ведь до этого у меня была целая жизнь.
…Деревья в три обхвата. Громадные валуны, прикрытые мхом, как попоной.
Когда-то, давным-давно… однажды ночью, на этом валуне, свесив босые ноги до самой воды, сидела моя юная прабабка в сто первом колене. Накручивала на свой нежный пальчик кончик рыжих, как у меня, волос. Смотрела на полную Луну и мечтала о чем-то так сильно, что все у нее сбылось. Да так и пошло. От матери к дочери, от бабки к внучке. Вот только у меня все наперекосяк.
Стоят деревянные домишки в старинной бабкиной деревеньке Мешково, Псковской области. Уходят на полметра в землю. А на земле этой каждая травинка всасывает корнями ДНК моих погребенных предков. А значит, и одуванчик с лютиком – кровные мои родичи.
Чем отличается упавшая на пол копеечка от шляпки гвоздя?
Тем же, чем прошлое отличается от настоящего.
Прошлое торчит в настоящем, но тонкой своей ногой уходит в глубину времени, как гвоздь в толщу дерева. Я обожаю находить эти гвозди.
Две тысячи лет от рождества Христова. Что такое две тысячи лет?
Это вереница из сотни молоденьких женщин, каждая из которых – мама моей мамы моей мамы. Бабками и прабабками называть их не хочется. Какие они прабабки? Рожали своих детей в расцвете красоты и молодости. Пусть такими и живут в моем воображении. Сто женщин – это три полных класса женской школы – «А»,
Фамилию дают по отцу. Отцовская линия -длинная-длинная, как страховочный фал, уходящий в пропасть. Одна фамилия на века. Эгоцентризм. Тут и до войны недалеко. «Рюриковичи мы!».
А вереница матрешек веселей – ведь фамилии у них у всех разные. Как в классе. Смотришь в прошлое по женской линии и веришь, что все люди братья и сестры. Женщины всегда против войны.
Зачем я все время об этом думаю? Я тренируюсь. Слова затупились, как кухонные ножи. Ни черта не режут. Не доносят до меня свой смысл. И я повторяю их про себя снова и пытаюсь понять то, что сказала мне баба Нюра. Сказала, как будто это банальная прописная истина: «ЕСЛИ ЕСТЬ ПРОШЛОЕ, ЕСТЬ И БУДУЩЕЕ». А значит, его можно увидеть.
Я думаю об этом, и голова моя начинает «зацикливать», как заезженная пластинка. Точно такой же сбой происходит, когда я представляю себе бесконечную Вселенную. Тут же наступает предел сознания. Начинаешь скрипеть когтями, карабкаясь на его глухую стену, и падаешь мордой об землю. М-н-да… И кто это говорил, что сознание – целый космос? Может, и космос, только вот звезды на нем нарисованы, как очаг на картоне у папы Карло. Наткнешься носом – поймешь…
Моя жизнь
Это было месяц назад. Почти под самый Новый год.
Антон вышел из кабинета с моим заявлением в руке. Это я видела точно. Прошел мимо нас. Не глядя, бросил:
– Будут звонить, я у финансистов.
Я пониже склонила голову, слепо глядя на кратенький недельный отчет, который мне нужно было перевести для французских партнеров. С неослабевающей свежестью во взгляде я смотрела на него уже часа три. Если не больше. Ну да, Антон кинул его мне на стол еще до обеда. Он был мастером ничего не значащих фраз, которые по-русски звучали весьма внушительно. Но чтобы перевести их на другой язык, надо было по меньшей мере понять, что он сам желал сказать. А вот с этим проблемы были. То ли у меня, то ли у него. Вот уже три часа, как я пыталась в этом разобраться.
«Рост узкоцелевой аудитории за период третьего квартала убеждает в нецелесообразности расширения специального направления, рассчитанного на повышение покупательной способности потенциальных рекламодателей и потребителей рекламной продукции в видеоформате push and go».
У нормального шефа, наверное, можно было бы потребовать разъяснений. Но наш предпочитал иметь дело с людьми, не задающими лишних вопросов. А вернее, мы сами предпочитали никаких лишних вопросов не задавать.
Антон вернулся довольно скоро. Все так же отстраненно спросил: