Магия в крови
Шрифт:
Ипи лишь крепче ухватила его руку. Они пошли к носу.
Среди юных карл Гарбуш пользовался уважением, и как-то само собой получилось, что он стал капитаном малого ковчега. Никто не назначал его на эту должность — просто вся команда обращалась к нему, если возникали какие-то проблемы. Октон Маджигасси молча согласился с этим.
— Норавейник! — объявил Дикси. Стоящий рядом Владыка напоминал статую из темно-зеленого камня. Тяжелое пальто висело застывшими гранитными складками, только длинные седые волосы, выбившиеся из-под берета, чуть шевелились на легком ветру. Гарбуш знал, что голову Октона украшает узкий золотой обруч,
Пошел снег. Редкие крупные хлопья медленно летели вниз, и казалось, что ковчег воспаряет к серым небесам... или весь мир опускается.
Гарбуш помахал рукой, разгоняя снежинки перед своим лицом. Далеко впереди среди одинаковых холмов виднелась обширная пологая возвышенность — черная, чуть поблескивающая, окруженная широкой изломанной полосой.
— Это палисад, — сказал Дикси, отличавшийся острым зрением. — Только с ним что-то неладно.
— Что неладно? — спросил Гарбуш.
— Вроде он горел. И Норавейник тоже. И еще там пролом, кажется...
— Ты видишь кого-нибудь?
Дикси перегнулся через борт, пристально глядя вперед, покачал головой:
— Не, слишком далеко...
— Поверните на запад, — произнес Владыка и показал левее столицы карл.
Придерживая Ипи за плечи, Гарбуш повернулся к нему.
— Мы не остановимся в Норавейнике? Хотя бы ненадолго?
Октон покачал головой. Дикси перевел растерянный взгляд с него на Гарбуша и поковылял к корме, чтобы передать приказ. Малец теперь не мог ходить быстро — ранение что-то повредило в костяной ноге. Дикси говорил, что если раньше он ее вообще не чувствовал, то теперь опираться на нее стало больно. Так и не удостоив взглядом ни одного гномороба, великий чар покинул нос эфироплана и пошел к правому борту. Гарбуш, помедлив, направился следом, ведя Ипи за руку.
Когда они остановились возле ограждения, малый ковчег, чуть качнувшись, начал поворачивать. Несколько гноморобов из команды подошли к ним. С другого эфироплана заметили маневр — у ближнего борта столпились карлы. На шканцах присевшие возле огнестрела мастер Бьёрик и Доктус Савар выпрямились. Октон поднял руку, прощаясь. С большого ковчега долетели крики, стоящие рядом с Гарбушем карлы тоже закричали. Ковчеги медленно разлетались: малый теперь двигался прямо к побережью, большой — прежним курсом, приближаясь к Норавейнику.
Повернувшись к чару, Мастер Бьёрик произнес:
— Мы их больше не увидим.
— Нет, почему же... — начал Доктус, отводя взгляд, но мастер перебил:
— Не спорь. Я знаю, что это так.
Они долго стояли, глядя на скорлупку со щепкой мачты, парящую над пейзажем, будто застланным грязно-белым ветхим одеялом. Бьёрик задумчиво потер правую скулу и пробормотал:
— Госпожа Лейфа... Вчера она ударила меня. Сказала, я виноват в смерти ее мужа и в том, что теперь и сын покинул ее. А ночью стояла у борта и смотрела на тот ковчег. Выглядывала Гарбуша — всю ночь... Эх! — махнув рукой, он присел возле большой корзины, где лежало чугунное ядро, которое мастер и Гарбуш сделали еще в Форе перед взлетом. Всю жизнь Бьёрик боролся с грустными мыслями и переживаниями самым простым из известных ему способов — погружался с головой в работу.
Доктус, обрадованный тем, что удалось избежать неприятного разговора, склонился над корзиной. Оба взглянули на узкое отверстие в ядре, плотно закрытое
— Я видел, как Владыка сотворил это заклинание, — раздумчиво произнес Доктус. — Оно выглядело всего лишь как небольшой светящийся сгусток. Октон вложил его внутрь, а после попросил меня, чтобы...
— Ну да, — сказал Бьёрик. — Добрый Шлейка говорил: ты велел сделать эту пробку и закупорить дырку в ядре. Но что заклинание даст нам?
Доктус пожал плечами и выпрямился.
— Октон сказал: добавит снаряду убойной силы. — Он похлопал ладонью по гладкому стволу огнестрела. — Сказал, это его дар в благодарность за помощь, за то, что вы создали ковчеги и позволили ему отправиться на одном из них. У тебя ведь есть еще каменные ядра?
— Мы с Гарбушем успели сделать три штуки. И это, из чугуна. Но оно куда тяжелее. Мы решили, что стрелять им с ковчега будет неблагоразумно. Помнишь, что происходило, когда в мастерских испытывали огнестрелы поменьше? Вылетающий снаряд толкает ствол обратно, резко и сильно. Мы тогда установили: чем снаряд тяжелее и чем больше горючего песка, тем сильнее движение ствола. Конечно, масса ковчега велика, но ведь он всего лишь плывет в эфире, не касаясь чего-то твердого. Даже твоя магическая защита может не совладать с таким рывком.
— Не думаю, что чугунное ядро сколько-нибудь серьезно повлияет... Эфироплан качнет, возможно, даже сильно качнет. Но не повредит.
— Но как подействует это заклинание?
— Не знаю. Октон сказал: оно сработает при сильном ударе. А что произойдет... увидим.
— Можем и не увидеть. Я надеюсь... Может статься, нам еще и не придется пользоваться огнестрелом.
— Но мы ведь не знаем, сколько врагов напало на Норавейник. И каково положение сейчас. А вдруг его уже захватили? И если стрелять все же понадобится, то попробуй именно этот снаряд. Хотя Октон предупредил, что раньше никогда не использовал подобную магию. Надо быть осторожными.
Бьёрик провел пальцами по холодной шершавой поверхности ядра, выпрямился и пошел к носу.
— Вижу наш холм, — сказал он. — Подарок... Владыка думает, какое-то заклинание, запаянное в чугунный шар, — достойный подарок? Возмещение за весь наш труд и смерти тех, чьи тела остались в квартале? — Впрочем, изобретательный и наделенный богатым воображением ум Бьёрика уже заработал, переваривая новые сведения. — Однако... Послушай, великий чар, а ведь это интересно: совместить огнестрелы и заклинания. Начинять ими снаряды и метать... Возможно, ваш Владыка подразумевал именно это? — Мастер замолчал, несколько мгновений вглядывался во что-то впереди, потом развернулся и побежал.
— Что случилось? — прокричал вслед Доктус, но Бьёрик не слушал. Спрыгнув на палубу, он помчался между надстройками, крича:
— Тревога! Мы подлетаем! Не зажигать огней! И опуститесь ниже!
Гарбуш хмуро смотрел в спину Владыки. Тот внушал почтение, смешанное с легким страхом. Октон никогда не улыбался, а если к нему обращались с каким-то вопросом, глядел на собеседника сурово и пристально. Казалось, сознание этого человека отягощено такими переживаниями, о которых карлы и не подозревали, все их беды, гибель многих соплеменников, нападение на Норавейник — малозначащие пустяки в сравнении с тем, о чем вынужден думать и что должен решать великий чар. Умом Гарбуш понимал это, но сердце его протестовало.