Магия ворона
Шрифт:
Что ж. Я, конечно, была одаренной художницей, но гениальной себя никогда не считала. Только в тот момент я поняла, что тайная скорбь Грача могла быть тайной неслучайно. Что она могла быть тайной даже для него самого.
– Ты увидела все? – опасно тихим голосом повторил он. И наклонился ближе, практически накрывая меня своим телом. – Что же это было, Изобель? Что увидели твои человеческие глаза? Ты видела роскошь летнего двора или то, как фейри старше самой земли погибали в стеклянных горах зимних земель? Ты видела, как целые поколения живых существ растут, цветут
Я вжалась спиной в доски.
– Я могла бы изменить портрет, – сказала я, понимая, что, скорее всего, только что солгала ему. Даже если моя жизнь – что очень вероятно – зависела от этого, я не могла представить себе, что уничтожу эту совершенную работу. Во всем мире она была единственной в своем роде.
Грач горько рассмеялся.
– Портрет был торжественно открыт в присутствии всего осеннего двора. Все мои придворные видели его.
Все мысли исчезли из моей головы.
– Дерьмо, – выдержав небольшую паузу, красноречиво согласилась я.
– Есть только один способ восстановить мою репутацию. Ты отправишься со мной, предстанешь перед судом осенних земель и ответишь за свое преступление. Сегодня же.
– Подожди…
Грач отпрянул. Ослепленная ярким лунным светом, бившим мне прямо в глаза, я вдруг поняла, что шагаю следом за ним по двору навстречу пшеничному полю. Мои ноги двигались рывками, как у марионетки, которой управляет кукольник. Меня охватила безумная паника. Как бы отчаянно я ни сопротивлялась, мое тело предавало меня, и я продолжала идти.
– Грач, ты не можешь так делать. Ты не знаешь моего настоящего имени.
Он ответил мне, даже не обернувшись:
– Если бы я приворожил тебя, ты бы не знала об этом: ты бы шла за мной добровольно, думая, что это твое собственное решение. А это всего лишь пустяковые чары. Ты, должно быть, и впрямь забыла, кто я такой. Во всем мире есть только два фейри, равных мне по могуществу, и всего один сильнее меня.
– Ольховый Король, – прошептала я. Где-то вдалеке всколыхнулись верхушки деревьев.
Грач остановился. Он повернул голову так, что мне был виден его профиль, но по-прежнему не смотрел на меня, как будто не мог оторвать глаз от чего-то еще.
– Когда мы будем в лесу, – сказал он, – не произноси это имя. Даже не думай о нем.
По моему телу прошла волна холода. Единственным, что я знала об Ольховом Короле, было то, что он правил летним двором – и всем народом фейри – целую вечность. Его влияние распространялось далеко; из-за него в Капризе царило вечное лето. В ту минуту мне показалось, что деревья склоняются друг к другу, чтобы пошептаться. Они ждали, пока я пройду мимо тех ржавых гнутых гвоздей, войду в чащу под сенью их ветвей, чтобы наблюдать и слушать. Я почти подошла к краю нашего двора. Было чувство, будто я сейчас шагну за пределы крохотного пятна фонарного света и окажусь во тьме, полной неисчислимых ужасов.
Нет, это не просто чувство. Так было на самом деле.
Я не могла закричать. Если бы Эмма выбежала наружу, кто знает, что могло бы случиться с ней,
Громко сглотнув, я схватилась за юбку и отвесила ему неловкий полупоклон.
Он развернулся на каблуках и поклонился, глядя на меня с такой яростью, как будто готов был прикончить на месте. Как только он снова отвернулся и сделал еще один шаг, я поклонилась вновь. Мы повторили этот странный ритуал четырежды. С каждым разом выражение его лица становилось все более остервенелым, пока я, наконец, не почувствовала, как чары расползаются по моему телу вверх и талию, как у фарфоровой куклы, охватывает паралич. Не сработало.
Мы вышли в поле. Колосья ходили волнами вокруг нас, щекотали и царапали кожу, цеплялись за грубую ткань моей одежды. Я оглянулась через плечо. В доме не горел свет. Неужели это последний раз, когда я увижу его? Мою семью? Серебристая черепица и карнизы, большой старый дуб возле кухонной двери вдруг стали так дороги мне, что на глазах проступили слезы. Грач не заметил этого. Ощутил бы он вообще хоть что-нибудь, если бы увидел мои рыдания? Может быть. А может, и нет. В любом случае стоило попытаться выяснить.
Я сжала пальцы. Хорошо – мои руки все еще были свободны. Я нащупала скрытый кармашек в свободных складках своей юбки и принялась теребить швы.
– Грач, подожди, – позвала я. Еще одна слеза, оставив горячий след, скатилась по моей щеке и упала за воротник. – Если я когда-то была хоть немного небезразлична тебе, остановись на минутку и позволь мне прийти в себя.
Его шаги замедлились, пока он совсем не остановился. Мои ноги продолжали нести меня вперед, пока я не оказалась прямо рядом с ним. Это мне и было нужно.
– Я… – начал он, но я так и не узнала, что он собирался мне сказать.
Я схватила его за руку и крепко сжала так, что кольцо, которое я вытащила из потайного кармашка, коснулось его кожи. Это было не просто кольцо – его выковали из чистого холодного железа. Принц покачнулся, как будто почва ушла у него из-под ног. Потом отдернул руку и отшатнулся, вытаращившись на меня, хищно оскалив зубы. В груди у меня екнуло. За все эти годы, наблюдая за индивидуальными несовершенствами каждого фейри, я примерно представляла себе, как они выглядят, когда чары рассеиваются. Но оказалось, что к такому зрелищу все равно была не готова.
Реальный облик Грача напоминал какое-то дьявольское отродье из самого сердца леса: не отвратительное, по крайней мере не совсем, но ужасающе далекое от всего человеческого. Вся жизнь отлила от его золотистой кожи, оставив ее тошнотно блеклой; щеки ввалились, а волосы обвили лицо, как тени, отброшенные вересковыми зарослями. Взгляд светящихся ястребиных глаз пронизывал душу насквозь, беспощадный, бесстрастный. У жутких длинных пальцев было слишком много суставов, и под одеждой, повисшей на нем мешком, угадывался силуэт, скорее напоминающий скелет. Хуже всего были зубы, заметные под оттянутой верхней губой, – острые, как иглы.