Магия взгляда. Часть 2: Ливтрасир
Шрифт:
— Все нормально! В семь месяцев можно рожать, дочка выживет.
Эти слова помогли ей преодолеть ужас.
— Бьерн будет жить! — повторяла она про себя. — Я люблю ее!
Девочка вышла буквально на третьей потуге, не мучая мать.
— Да, если бы все так рожали! — довольно сказала повивальная бабка, подняв живой мокрый комочек за хрупкую ножку. — Сейчас мы ее искупаем, оденем, и снова дадим маме. И позовем к ней отца!
Свельд пока не могла приподняться, но видела, как две служанки внесли большой таз.
— Не из
Внезапно испуганный возглас одной из невольниц прервал ее мысли:
— Бедняжка! Бедняжка Бьерн!
— Что с моей дочкой?! — воскликнула Свельд, попытавшись встать, но не смогла.
— Да она… Да она же слепая, у ней нету глаз!
— Помолчи! — прервала ее бабка. — Глаза как глаза, только с белою пленкой. У Рысей такое бывает. Про Эрла, когда он родился, вон тоже болтали, что он слепой…
— Так же, как и про Руни, — добавила Свельд. — Мне Мерона не раз говорила, что…
Неожиданно Свельд замолчала.
— Нет… Нет! Что угодно, но только не это! — почти закричал она, вдруг поняв, о чем речь. — Моя доченька просто слепая! Я буду любить ее, очень любить! Хоть она никогда не увидит свет…
— Как же! Увидит, и скоро, — сказала старушка, кладя сверток рядом со Свельд. — И не надо рыдать, все в порядке.
Но Свельд ее просто не слышала. Глядя на белую пленку, закрывшую взгляд Бьерн, она повторяла:
— За что?!
Когда Свельд наконец-то уснула, в слегка приоткрытую дверь проскользнула белая кошечка-рысь и прыжком взобралась на кровать. Осторожно обнюхав Бьерн, белый зверек прилег рядом. Никто не посмел прогнать кошку за дверь.
Гальдрамюнд, полыхавший над дверью, пропал, но огонь в печке был настоящим. Он весело прыгал, съедая тонкие веточки, словно волшебный зверек..
Очертания комнаты чуть расплывались, но чувство тепла нежной мягкой волной разливалось по телу, лаская его.
Шевельнув рукой, Руни погладила мех, укрывавший ее.
— Но откуда он взялся? — слегка удивилась она.
Очень скоро ладошка нащупала гладкий шелк. “Это не шкура, а плащ” — промелькнула мысль, но ни тревоги, ни страха в ней не было.
Взгляд Руни тихо скользнул вдоль стены, задержавшись на деревянном столе. Слабый запах ухи, доносившийся из котелка, почти сразу напомнил о том, что в последний раз Руни ела еще прошлым утром, когда и не думала, что уйдет в лес. (Она не знала, что провела в своем доме шесть дней.)
Сбросив плащ, укрывавший ее, Руни встала, однако добраться до котелка не смогла. Голова закружилась так сильно, что ей пришлось сесть прямо на пол. Слабость не испугала ее. Тихая, прочно забытая радость плескалась в душе.
Руни мало заботило, кто пришел в дом. Она знала, что здесь никто не обидит ее. Нет, она не забыла того, как жила в замке Орма, но это не ранило. Прошлое не вызывало в ней никаких чувств, оно было
— Все равно я его съем! — подумала Руни, вставая.
Добравшись до стула, она потянулась за ложкой, которая ей показалась тяжелой. Зачерпнув бульон, Руни вдруг ощутила, что счастлива, как никогда. Гнев, обида, отчаянье, горечь, мешавшие жить, растворились в потоке безбрежной любви, охватившем ее сердце. Руни любила здесь все: от мельчайшей соринки, попавшей на ложку, до Леса, который сберег ее крохотный домик. Она понимала, что это — начало ее новой жизни.
Услышав, как скрипнула дверь, Руни чуть повернула голову. Ей полагалось, наверное, ахнуть от изумления и спросить Эрла, откуда он взялся, однако она приняла все, как должное. Если Эрл здесь, то он здесь. Значит, так нужно. Ей? Или, может, ему? Сейчас Руни не думала. То недоверие, что отравило их прошлую встречу, исчезло, она была рада.
Эрл, увидев лесянку, сначала не знал, что сказать.
— Почему ты так смотришь? — негромко спросила она. (Голос был еще слаб.)
— Руни, ты… Я не думал, что ты сможешь встать. Ты ведь очень больна…
— Я здорова. И я хочу есть, — улыбаясь, сказала лесянка. — Еще бы слегка посолить… Эрл, ты сможешь пройти на чердак? Там должна быть соль, в синем мешочке.
— Сейчас, постараюсь найти, — отвечал он ей. — Только рыбу тебе есть нельзя.
— А я знаю…
Она понимала, что именно Эрл был с ней рядом, когда ей мерещились странные вещи, но это ничуть не смущало.
— Скажи, а я долго болела?
— Дней шесть. Я пришел сюда позже тебя.
Он, наверное, должен был ей объяснить, как попал в домик, но промолчал, а она не спросила. Теперь это было не нужно им. Позже, уже возвратившись в постель, (пока Руни еще не могла слишком долго ходить) засыпая, она поняла, что общалась с ним, как и со всеми, при помощи слов. Но обычная речь не мешала им.
— Как хорошо, что он здесь… — проскользнула последняя мысль, перед тем как лесянка уснула.
Дни были похожи один на другой. У них не было прошлого, думать о будущем тоже совсем не хотелось. Дом, озеро, лес… Пока Руни еще не могла уходить далеко.
— Я устала, — подчас говорила она с виноватой улыбкой во время коротких прогулок по берегу. В этом признании были и правда, и ложь.
Да, она ослабела за время болезни, но силы уже возвращались. Ей просто хотелось заботы, поддержки и ласки. Когда Эрл впервые помог Руни выйти из домика, ей было трудно сказать, что же так взволновало ее. Запах Леса и влажной земли? Позабытый щебет ранних пичужек? А может, тепло непривычных объятий? С ним рядом она ощущала себя такой слабой и трепетной, что удивлялась сама. Руни вдруг поняла, как она стосковалась по нежности. Ей не хотелось безумных страстей, она просто искала тепла.