Магнитные поля
Шрифт:
«Отели»
Полночь. Ещё открыты окна, уже заперты двери. Изо всех отверстий, где виднеются умирающие микробы и червяки с большой буквы, выходит музыка. А вдалеке – синий холод леденящих душу криков – умереть от смятения. Здесь всё синее. На центральных проспектах и бульварах ни души. Ночь перенаселена звёздами, и пение этой публики поднимается к небу и уходит на поиски луны – счастья, тяжёлого, но никогда не разочаровывающего деликатные души волн. На пляжах полно этих глаз, отделённых от тела, а тела можно увидеть в дюнах и на лугах, далёких и красных от крови расцветающих стад. Трупы обожаемых дней, цирки эмоций и красного
*
Мои руки крест-накрест – свод небесный, голова моя – гусь, неуклюжий и лысый.
*
Чтобы сфотографировать отдельные растения, оператор должен держать веер и делать вид, что пускается в пляс.
*
Альпийское разнообразие, лейтмотив серны, шикарный отель и кружевные трещины – такие зрелища завораживают людей с заурядной судьбой.
*
Мир так велик, а вам, уличные певцы, не преуспеть никогда.
*
Мы чувствуем, он здесь, этот чудовищный барометр, газовая лампа-лира в залах ожидания.
«Поезда»
Железнодорожные насыпи растрескиваются от жара скорых вагонов и красных искр, на всех парах захлёстывающих деревья. Неизвестный запах подохших от голода волков хватает нас за горло в дешёвых вагонах. Наберитесь мужества при этих воплях истерических локомотивов и стенаниях измученных колёс. Снаружи деревья, опьянённые от множества взглядов, ощущают чудовищное головокружение, как у толпы, что отправляет самолёт в вечный путь. Не повинуясь сигналам, огромный зверь затаился, своим единственным глазом он следит за большой гремящей ящерицей, скользящей по ручьям алмазов и камешкам воздушных шахт.
*
Озеро, что следует переплывать под зонтиком, беспокойные радужные переливы на земле, от этого хочется просто испариться. Проходит мужчина, раскалывая орехи на ходу; временами его тело складывается, как веер. Он идёт к гостиной, где его уже опередили хорьки. Если он успеет к закрытию, то увидит, как подводные решётки освобождают путь для лодки с жимолостью. Завтра или послезавтра он вернётся к жене, которая ждёт его за шитьём огоньков и пряжей слёз. Червивые яблоки из оврага, эхо Каспийского моря прилагают всю мощь свою, чтобы сохранить изумрудную пыль. Его руки чувствительны, как рожки улитки, он хлопает в ладоши прямо перед собой. Он весь светится от своего умозаключения, мягкого, как тело птицы в агонии; он прислушивается к судорогам камней на дороге, они пожирают друг друга, как рыбы. Плевки витражей вызывают у него звёздные содрогания. Он хочет знать, чем он стал с тех пор, как умер.
*
Мир, пишущий число 365 арабскими цифрами, научился умножать его на число из двух цифр.
*
У меня на руке с внутренней стороны зловещая отметина – голубая буква М; она угрожает мне.
*
Мои глаза – принадлежат мне всецело, и я прикалываю их к своим щекам, которые охладил и опустошил ветер ваших слов.
*
Всё как нельзя лучше в этих яслях, побеленных известью, где прогуливается горностай
*
Любовь мерцает в глубине лесов, как большая свечка.
«Медовый месяц»
Отчего возникает взаимная склонность? Существуют более или менее трогательные разновидности ревности. Например, соперничество женщины и книги, я бы охотно погулял по этим дебрям. Палец у виска – не дуло револьвера. Мы, наверное, слышим мысли друг друга, но машинальному «незачем», гордому выражению нашего отказа, не пристало быть произнесённым во время этого свадебного путешествия. Под звёздами нет ничего, на что можно пристально глядеть. В какой бы поезд вы ни сели, помните: высовываться из дверей опасно. Станции были чётко распределены по всему заливу. Море, не столь прекрасное для человеческого взгляда, как небеса, неотрывно преследовало нас. В глубине наших глаз терялись красивые расчёты, настроенные на будущее, как тюремные стены.
*
Здесь не соскучишься: это нанесло бы ущерб ласкам, и мы рискуем их тут же утратить.
*
Круг героизма и чистогана – самолёт устаревшей модели – ещё кружит над провинцией.
*
Молодость моя в кресле-каталке с птичками на рукаве грядущего.
*
Воля к величию Бога Отца не превышает во Франции 4 810 метров – высота над уровнем моря.
*
Торжественная речь волн, многоцветный дож, эмфатическое солнце, заступник всех дев, танцующих в венках из пылающих рыб.
«Завод»
Великая история железных дорог и водохранилищ – усталость тягловых животных, без труда завоёвывает сердца некоторых мужчин. Они уже познакомились с приводными ремнями; отныне с регулярным дыханием для них покончено. Несчастные случаи на производстве – никто меня в этом не переубедит – прекраснее, чем браки по расчёту. Однако порой по заводскому двору проплывает дочка хозяина. Легче избавиться от жирного пятна, чем от мёртвого листка; по крайней мере руки не дрожат. Равноудалённая от производственных мастерских призма надзора играет лукаво со звездою найма на работу.
*
Чего мы ждём? Женщину? Два дерева? Три флага? Чего мы ждем? Ничего.
*
Легавые голуби, затравливающие путешественников, держат в клювах письмо с голубой каёмкой.
*
Сквозь многократные сиянья гнева я вижу дверь, хлопающую, как корсет цветка или школьная резинка.
*
Райские ассенизаторы прекрасно знакомы с этими белыми крысами, что снуют под престолом Бога.
*
Я появился на свет в День поминовения усопших на отвратительном лугу среди ракушек и жуков-рогачей.
*
Светила астральных морей, торпедирование чёрных лучей и больших длинных кораблей – тревога – коридор – глаза каперских судов, мускатных вин и мараскино! Дорогая, куда подевался тот акробат и то маленькое гнёздышко, в котором я родился? У моего друга лошадь вдвойне чистых кровей, она летает по лугам и выбрасывает пламя через запылённые ноздри. Её галоп стремительнее ночи, мощнее эфирных паров любви. Когда сможем мы стиснуть ногами это млекопитающее чудовище, тибетскую козу, которая взмывает на Горизанкар при звуках металлических флейт, что нежнее твоих призывов, о безутешный пастух! Мы увидим кровянистые бювары и лица пастельно-голубого оттенка. Они облачатся в зелень света и переплетённых листьев. Их глаза бледно-серого цвета, от которого мужчины содрогаются, а у женщин начинается выкидыш.