Magnum Opus
Шрифт:
Накануне летом Мария как раз с «этим» познакомилась. Он даже замуж звал, прикиньте! Только уехала она и – с концами, хотя и обещала вернуться к «любимому» в скором времени. Не до него было.
Ох, и пожила тогда Мария на взятые кредиты! С Эдиком-армяном. О таком: чтобы и рестораны, и тачка, и море – она с детства мечтала! Но погорела на сладкой жизни, коротким счастье оказалось. Деньги кончились. Эдик в тюрьму сел, а Мария в больницу легла – с пробитой головой и с большими долгами. Немало потрудиться пришлось, чтобы из Марии в Тамару превратиться.
К примеру, устроилась Мария домработницей. С проживанием, ясное дело. И что? Еле ноги унесла, хозяйка полицией грозила. Такая баба зловредная попалась, скандал подняла из-за одного кольца! У самой золота, как грязи. И ведь кольцо никакое – за него в ломбарде копейки дали. На новый паспорт так и не хватило. Зато шуму – вагон и маленькая тележка. С позором выгнала и за последний месяц не заплатила.
Да разве обо всем расскажешь, что у Марии в прошлом было! Было и быльем поросло. Теперь не Мария она – Тамара, законная жена со всеми вытекающими последствиями. И задача ее – следить, чтобы последствия потекли в нужном направлении и вытекли в нужное место. А вот это – ой, как непросто…
У «этого» баб знакомых хренова туча. Все звонят да письма пишут. Спрашивают, куда делся, почему к кому-то там не приходит. Пришлось все «бабские» номера в телефоне у него заблокировать. На всякий случай. Пусть теперь хоть обзвонятся. И жена бывшая, дура старая, на телефоне висит. Сама же – давно не жена, разведенная, а все туда же. Тамара ей ясно сказала: не звоните, не лезьте в семью. А та – хоть бы хны, еще и добра пожелала. Издевается, что ли?
Еще и сын его, лоб здоровый, заботой своей заколебал. Еле выпроводила. «Этот» никакой валяется, а щенок его все тявкает, типа за отца беспокоится:
– Ему пить совершенно нельзя! Ни капли. В запое он может умереть!
Как будто Тамара в запое умереть не может! Все могут. Пить ему, видите ли, нельзя! Всю жизнь можно было, а сейчас нельзя стало! А может, «этот» счастливым умереть хочет: медовый месяц, как-никак. Но ссориться – себе дороже! Дом и бабки на кону. Тамара и не ссорится, а вежливо отвечает:
– Хорошо, не дам пить. Вы идите, мы тут сами разберемся.
Не уходит, сопляк, около стола топчется, бутылки убирает.
И жена его, змеючка очковая, туда же:
– Что это вы, Мария, дома совсем еду не готовите?
Тамара еле сдержалась, чтобы ее на истинный путь не направить – не послать, короче. Но молчала и улыбалась, будто не ей сказано. Так ведь и вправду – не ей! Кто тут Мария? Нет никакой Марии. Тамара она, понятно? А кто не верит – пусть в паспорт посмотрит. Вон он, на столе валяется, новенький совсем. И имя у нее новое, и фамилия новая. А теперь – на выбор аж две фамилии, одна другой новее.
«Этот» тоже, когда документы в ЗАГС подавали, глаза выпучил:
– Машенька, а почему у тебя в паспорте имя другое?
А Тамара, не будь дурой, отвечает:
– Мария – имя церковное, православное. Меня так мой духовный отец Василиск нарек.
«Этот»
– Имена-то какие хорошие. Можно, я тебя буду и Машенькой, и Томочкой звать?
– Как скажешь, любимый!
Да хоть горшком назови, только в печку не ставь! Не объяснишь же, что новый паспорт на дороге не валяется. Он денег стоит. Что дали – с тем и ходи. Тамара – еще нормальное имя, а ведь могла быть и какая-нибудь Фекла Дормидонтовна. И фамилия ничего – не редкая. Как говорится, «мало ли в Бразилии донов Педров»!
Зато с ЗАГСом все, как по маслу, прошло. Но не сразу, конечно. «Этот» с прошлого лета жениться обещал, но как-то все тянул, откладывал. В разговорах ля-ля-тополя, а на деле – пшик. Ну, зимой, пока деньги были, Тамаре (она еще Марией была) самой не шибко требовалось женой становиться. И так хорошо было. А весной, после больницы от коллекторов по углам прятаться – уже совсем другая песня.
Без денег, без жилья – кого угодно залюбишь. Тамара про «этого» и вспомнила, про соблазненного и покинутого с собственной жилплощадью.
– Прости, любимый! Была неправа. Только сейчас поняла, как ты мне дорог. Каждую ночь во сне вижу, как мы с тобой…
«Этот» вроде бы как обрадовался, только встретиться не спешил. Опять постараться пришлось. Тамара и секс по телефону налаживала, и по скайпу раздевалась:
– Жду встречи с тобой, любимый, ночей не сплю.
А «этот» вроде бы не «против», но и не «за». Целый год, считай, ломался, целку из себя строил. Тогда Тамара сама к нему прикатила, как снег на голову. Он удивился – вроде не договаривались.
А Тамара ему с порога:
– Прости, родной, не утерпела. Так по тебе истосковалась, дождаться не смогла.
Пришло время в постель ложиться, а Тамара как заплачет! Схватилась за голову и ревет. «Этот» удивился и спрашивает:
– Что с тобой, моя хорошая?
– Милый, я тебя больше жизни люблю, но знаю, что любовь эта греховная. Мне, женщине воцерковленной, нельзя в блуде жить.
Тут Тамара про себя тихонько и ахнула: ну, сказанула! Вдруг «этот» вспомнит, как она, такая вся из себя воцерковленная, прошлым летом с ним две недели пьяная по кустам шарилась. Но ничего – пронесло. «Этот» вроде бы сочувствовать стал, по голове гладить, успокаивать. Тут Тамара еще громче подвывать стала и слезами заливаться. Натурально так – недаром три года в церкви певчей в хоре подрабатывала, оттуда и слов нужных нахваталась.
«Этот» расчувствовался, говорит:
– В чем проблема? Давай поженимся. Завтра же заявление подадим!
Вот и подали. Правда, с первого захода не получилось. «Этот» сильно напился, фамилию в заявлении написать не смог. А во второй раз вернулись, потому что паспорта забыли. Это и Тамарин косяк был – вечером приняли на грудь. Ну, ничего, Бог троицу любит.
– Тама-рочка, ми-и-лая! Где ты, сол-ны-шко?
«Этот» проснулся. Сейчас его солнышко теплой водочкой согреет.
– Иду, любимый!