Махмуд-канатоходец
Шрифт:
Мулла Мухтар уже пожалел о своих словах. Не стоило говорить в мечети о женитьбе. Теперь же приходилось изворачиваться, хитрить.
— О мусульмане! — закатив глаза, взывал он к негодующей толпе.— О мусульмане! Зачем такой шум? Вы знаете древний обычай — обычай, установленный аллахом. Я не украл себе невесту, а как благочестивый человек купил ее, вернее, взял за долги...
— Гнусный пес! — выдохнул Махмуд. Ему казалось, что он сказал это тихо, но хриплый от волнения голос услышали все; все стихло вокруг.— Гнусный пес! — гневным, сразу окрепшим голосом повторил Махмуд.
Все
— Вот он, осквернитель святой мечети! Вот он, вероотступник! — завопил мулла.— Вот тот, за кого вы по темноте хотели заступиться. Смотрите на нечестивца, оскорбителя веры. Мы простили его, а он опять богохульствует, нарушает законы аллаха всемогущего...
Ему не дали закончить. В мечети поднялось невообразимое волнение:
— Слава Махмуду-Пахлавану, освободившему наших братьев!
— Слава Махмуду — отцу всех богатырей мира!
Восторженные крики сотрясали своды мечети. Только кучка богачей, собравшись с духом, решилась кричать другое:
— Пусть скажет шейх Сеид-Алаветдин!
Шейх стоял на коленях в высокой нише, где было его место. Он встал, и все увидели его перекошенное от страха лицо. Но много еще было темных людей, верящих в божью справедливость, и, когда Сеид-Алаветдин шагнул вперед и воздел к небу трясущиеся кривые руки, в мечети стало тише.
— Посмотрите на небо,— прогнусавил шейх.— Посмотрите на небо, о правоверные! Там царство аллаха милостивого, и все в его воле. Он подарил нам семь небес и пустил по ним солнце и звезды. Он насадил леса и провел реки, он дает нам все блага земные, и по его законам мы должны жить. Посмотрите на небо, о правоверные!
— Посмотрите на землю, друзья! — прервал его Махмуд.— При чем здесь аллах? Разве не мы копаем арыки и каналы, возводим плотины и даем воду вспаханным нами полям, разве не мы сажаем сады и строим дома?! Разве не мы, простые люди, построили эту мечеть, разве аллах украсил резьбой эти древние колонны?!
— Посмотрите на небо! — вновь прогнусавил шейх Сеид-Алаветдин.— Оттуда высшая справедливость...
— Посмотрите на землю! — снова загремел голос Махмуда.— Посмотрите на землю — где справедливость? Разве нас не обирают богачи и муллы, разве не наш хлеб едят эти жирные кабаны?! Разве вам неведомо, как мулла Мухтар уморил голодом мою несчастную мать?! Кто не знает, как этот старый шакал украл мою невесту и избил ее отца, доброго скорняка Насыра? Где справедливость, если мы трудимся и голодаем, а богачи и муллы бездельничают и обжираются? Где божья справедливость? — спрашиваю я.
— Нет справедливости! — глухо ответила толпа, и каждый стал говорить о своих несчастьях и обидах.
Людей в мечети было много, и все хотели поведать Махмуду о притеснениях, чинимых шейхом и муллами. Только богатые купцы и баи кучкой сбились у мимбара и помалкивали. Их-то аллах защищал хорошо.
В сутолоке и неразберихе шейх с муллой Мухтаром
Наконец кто-то хватился виновников несчастий, и возмущенная толпа ринулась вдогонку. По дороге ко дворцу шейха толпа выросла в несколько раз.
Портные выскакивали из лавок с медными аршинами, повара хватали тяжелые половники, земледельцы бежали с кетменями, остальные вооружились кольями и камнями. В одно мгновение была сметена дворцовая стража, но дворец шейха оказался пуст, как тыква, из которой выскребли мякоть. Сеид-Алаветдин напялил на себя женское платье, закрыл лицо чачваном и поспешил удрать. Только мулла Мухтар замешкался в кладовой. Его застали в тот самый момент, когда он, набив за пазуху скопленные деньги, пытался ускользнуть в окно. Мулла пятился задом, ногами вперед, и его живот застрял в узкой раме, ноги свесились, а халат задрался.
Били его с двух сторон — из комнаты и со двора. Никто не смог бы сосчитать, сколько синяков и шишек появилось на жирном теле муллы, но никто и не интересовался этим. Мухтара посадили на ишака задом наперед и выгнали из Хивы. По дороге он проклинал аллаха, всех святых, шейха и ишанов, а в промежутках между ругательствами выплевывал выбитые зубы. Потом, между прочим, говорили, что мулла опять стал проповедовать божью справедливость, стал где-то шейхом и нашел простаков, которые верили ему.
Долго не решался появиться в Хиве и Сеид-Алаветдин, а когда вернулся, то был тише воды и ниже травы.
При упоминании имени Махмуда шейх вздрагивал и начинал молиться с такой быстротой и так неразборчиво, будто у него вместо языка во рту была привязана живая мышь на веревочке.
Пышной и торжественной была свадьба Махмуда и Таджихон. На нее приехали тысячи людей со всего Хорезма, и весь город веселился на улицах и на площадях. В разгар празднества на базарной площади устроили состязание борцов и канатоходцев, и Махмуд показывал свое искусство, а потом взял Таджихон на руки и прошел с ней по канату, натянутому между двумя высокими минаретами. Таджихон было немножко страшно, она закрывала глаза и прижималась к Махмуду, но все видели, как счастливо она улыбается.
В этот день в Хиве никто уже не сомневался в том, кто спас узников шейха Сеида-Алаветдина от голодной смерти, кто приносил им еду. Когда Махмуд и Таджихон сошли на площадь, толпа окружила их и старики сказали:
— Тебя знают на всем Востоке. Тебя зовут Махмуд-непобедимый, Махмуд-поэт, Махмуд — отец богатырей. Отныне мы будем звать тебя еще и Махмуд-канатоходец.
А Махмуд, вежливо поклонившись старикам, поблагодарил их и ответил так, как не раз уже отвечал раньше:
— Зовите меня как хотите. Народ лучше знает, какое имя найти для каждого человека, но не нужно забывать, что я к тому же и Махмуд-скорняк, Махмуд-шубник.