Махно. Полковая казна

Все события, описанные в этой книге, являются вымыслом автора. Любое совпадение имен и фамилий, являются случайным. Автор не несет ответственность, за совпадение ситуаций, описанных в этой книге с реальными событиями.

Судьба свела меня с этим человеком зимой 1980 года. Года развитого социализма, года ввода Советских войск в Афганистан, года Московской олимпиады, года смерти Владимира Высоцкого и года убийства Джона Леннона. Звали этого человека Владимир Леонтьевич Махно.

Было ему в то время пятьдесят восемь лет. Сейчас это возраст мужчины в полном расцвете сил, а тогда в далекие восьмидесятые это был возраст за гранью среднестатистической продолжительности жизни мужчин в Советском Союзе. Как было сказано в одном советском фильме тех времён: «…люди делятся на две категории: те, кто доживает до пенсии, и на остальных…». Но, не смотря на свой возраст, выглядел он весьма неординарно. Не высок, рост где-то до ста семидесяти сантиметров, сухощав и со статной

осанкой. Очень напоминал Кларка Гейбела: такое же открытое, улыбающееся лицо. Почти чёрные с серебристыми висками волосы, зачёсанные на косой пробор. Тонкие усики. Не большие, чуть с прищуром, внимательно настороженные карие глаза. И открытая, слегка ироничная улыбка, которая почти не сходила с его лица. Пожалуй, только одно отличие от голливудского актера у него все же было – это зубы. У Кларка была ослепительная жемчужная улыбка, у Махно тоже была ослепительная улыбка, только не жемчужная, а золотая. Он улыбался открыто и искренне всем своим золотым «фасадом». Как он сам шутил – «это моё достояние, мой золотой запас». Ещё одна отличительная примета выделяла его: он постоянно держал в зубах чёрный мундштук с сигаретой, которая не всегда была и прикурена. Он и разговаривал порой, не выпуская изо рта мундштук. Одевался он то же по особенному, по крайней мере, его прикид выпадал из общей серо-буро-зелено-чёрной массы тех времён, которая перемещалась по улицам городов и называлась рабочим классом и трудовой интеллигенцией. Главная и узнаваемая деталь его гардероба была шляпа. Причём он ходил в ней почти круглый год, за исключением очень жарких дней. Шляпы были фетровые с широкими полями и каждому сезону и гардеробу соответствовала своя. Носил он их, с каким-то шиком, но это не были пижонские манеры. Шляпа была неотъемлемой частью его существа. Так непринужденно, но в то же время, подчёркнуто интеллигентно не многие могли носить шляпы, к тому же в СССР. Он всегда был при галстуке или в бабочке, рубашки темных цветов в тонкую светлую полоску, жилетка или тонкий трикотажный кардиган и пиджак. Брюки были всегда идеально отглажены, как говорили в то время – «о стрелку можно порезаться». На ногах были туфли, начищенные до лакированного блеска, и у него всегда был при себе кусочек «бархотки», которым он протирал туфли, заходя в помещение с улицы. Пальто, и костюмы, которые он носил, были не ширпотребовского производства, а сшиты на заказ у хорошего портного. В то время он работал художником-оформителем в тресте ресторанов, в котором в то же самое время начинал свой трудовой путь и я, Никита Суровцев.

Отроду мне тогда было двадцать два года. Роста я был приличного – сто восемьдесят три сантиметра, темно-русые волосы с прической а-ля «the Beatles», мушкетерские усики, серо-голубые глаза, нос с горбинкой, рот, над волевым подбородком, всегда излучал добродушную улыбку. Многие считали, что я похож на молодого, сэра Пола Маккартни. В меру накачан, но без фанатизма. Широкая грудь, шесть кубиков пресса, бицепс сорок пять сантиметров в обхвате, попа как орех (это чисто женское замечание), длинные, мощные ноги. Все это было скрыто под модным прикидом. В то время я, как не многие молодые люди одевался по моде и во всё фирменное. На работу я, носил строгий финский или польский костюм, обязательно при галстуке, в югославских или немецких ботинках, с заострёнными носками. В нерабочее время в джинсах и адидасовских кроссовках. Из верхней одежды зимой югославская дубленка и мохеровый шарф, на голове шапка-ушанка из крашеной ондатры, весной и осенью финский лайковый плащ или кожаная короткая куртка «Харрингтон». Вот такой типаж молодого человека того времени, который хотел и зарабатывал гораздо больше, чем ему могла предложить за работу любимая страна Советов. В духовном плане любил и много читал не только беллетристику, но и научно-техническую литературу. Был фанатом «битлов» и имел на виниле все девятнадцать альбомов этой группы. Заслушивался роллингами, кридами, с удовольствием слушал Брауна и Эрика Клиптона. Сносно играл на гитаре (достаточно, чтоб покорять сердца юных дам), неплохо танцевал как современные, так и бальные танцы. Венцом всему был компанейский, добродушный характер без зависти и подлости, но в душе я все-таки был авантюристом.

Однако, вернёмся к нашему повествованию и перейдём к тому моменту, когда я познакомился с нашим главным героем. Восьмидесятый год был объявлен в СССР годом изобретателя и рационализатора. Да, да не годом культуры или спасения дальневосточного леопарда, а годом рационализатора. У каждого времени свои причуды: кто-то хочет запустить техническую революцию, которая в то время уже «свирепствовала» во всем капиталистическом мире, а кому-то надо спасать уссурийских тигров и учить журавлей летать. Так вот вызвал меня к себе наш шеф Гриншпук Ефим Клименьтьнвич. В кабинете у него уже сидели начальник отдела кадров Ванюшкин Николай Васильевич и заведующий подсобным хозяйством, а по-простому директор свинарника Фрункин Марк Осипович.

– Так вот, молодые люди. – сказал шеф, – Нашему тресту поручено ответственное задание: представлять Пермскую область (тогда это ещё была область, а не край) на всесоюзном конкурсе рационализаторов и изобретателей, мать их, – поперхнулся Ефим Климентьевич, – Мало у меня головняков, так нет, на верху решили что наш свинарник и организация комплексного питания горячими обедами строителей, заслуживает того, чтобы высветить этот опыт на показ в Москве.-

Тут необходимы пояснения. Вам часто встречались директора свинарников – евреи? Мне нет. На моей памяти Марик был единственным представителем потомков Моисея, который был начальником свиней. Но это было ещё не все. Марик закончил ППИ с красным

дипломом по специальности инженер-проектировщик станков и оборудования в тяжелом машиностроении. Вы скажете, что тут общего между свиньями и тяжелым машиностроением? А общее то, что только ум еврея мог соединить эти две абсолютно разные отрасли народного хозяйства. Не буду утомлять вас подробностями, попробую вкратце. Марик, по просьбе Ефима Клименьтича спроектировал линию откорма поросят, которая работала на пищевых отходах, в то время в избытке имевшихся во всех предприятиях общепита. Отходы привозились на свинарник, сгружались в емкость, где измельчались и проходили тепловую обработку. Затем по трубопроводу поступали в откормочный цех, где дозировано, распределялись в кормушки поросят. Другая линия подавала в стойла тёплую воду под определенным давлением и направлением, что позволяло обмывать свиней и смывать из-под них продукты их жизнедеятельности. Нужно отдать должное, на свинарнике была показательная чистота, и почти отсутствовали фоновые запахи. Благодаря неординарному мышлению двух представителей учения Каббалы, данный проект давал неплохой гешефт. Питание обладателей круглых «пятачков» было практически бесплатным, хотя по отчетности поросята съедали, положенную норму комбикормов. А благодаря халявному питанию пищеотходами и соответствующему уходу, поросята давали средний прирост по отчетности один килограмм в сутки, а по факту – кило четыреста.

Не хилый гешефт получался, если взять в расчёт то, что свинарник был рассчитан на пятьсот голов. Стоимость одного килограмма мяса в те годы, в общественном питании за килограмм составляла три с половиной рубля. Если бы эти подсчеты производили сотрудники ОБХСС (отдел борьбы с хищением социалистической собственности), то вместо конкурса изобретателей и рационализаторов, наши два иудея попали бы на скамью подсудимых по ст. 89 прим (старого УК РСФСР), которая предусматривала наказание, вплоть до высшей меры социальной защиты. И наверняка попали бы в историю наравне с директором Елисеевского гастронома и «железной Беллой».

Так вот на этот симбиоз сельхоз производства и криминального мышления нужно было оформить грамотную и красочную, как сейчас говорят, презентацию. Руководителем проекта назначили меня, а в помощь дали Марика, художника Махно и сотрудницу планового отдела Марину Черкасскую. Николаю Васильевичу поручили контроль над этим проектом.

Хочу остановиться на описании начальника отдела кадров. Ванюшкин был добродушнейший человек, как и все остальные начальники отделов кадров, попадавшиеся мне на моем трудовом пути. Круглолицый, голубоглазый «пузырь», про которых говорят, что боком он ещё шире. С огромным глянцевым «озером» на макушке, обрамлённым жиденькой порослью светлых волос. Ходил он точ в точ, как Винни-Пух из нашего мультика и даже чем то, но совсем чуть-чуть, был похож на артиста Леонова. Одет он был всегда в серый костюм, форму сотрудника милиции тех времён, оставшуюся у него с прежней работы, но без погон, петлиц и форменных пуговиц.

Попал он на работу в трест из РОВД Мотовилихинского района, кстати, там он то же занимался кадрами и досидел бы до своей пенсии, спокойно поклевывая носом в послеобеденной дреме. Но как говорится: человек предполагает, а Бог располагает. Случилась эта оказия, аккурат, перед самым Днём милиции. Необходимо сказать, что день рожденья Николая Васильевича совпадал с днём его профессионального праздника. И в этот год ему исполнялось сорок пять лет.

Зная его слабинку к алкогольным напиткам, и зная последствия данного действия, двое молодых оперов из ОБХСС решили подшутить над ним. Накануне они «приняли» одного фарцовщика, и среди конфискованных вещей оказались майки с аппликациями голых фотомоделей на фоне авто и мотоциклов. Майки эти были из нейлона и практически безразмерные. Кому из них пришла идея подарить такую майку Николаю Васильевичу не суть, важны последствия.

В РОВД все знали супругу Ванюшкина, Альбину Эдуардовну, женщину приятную внешне, но по характеру сущая Мегера. Она была воспитана в строгости и пуританстве и не допускала у себя в семье, каких либо излишеств, в том числе и алкоголя, не говоря уже о прочих вольностях. Что бы Николая Васильевича не искушал соблазн зеленого змия, за два дня перед каждым праздником она заступала на вахту и приходила встречать его с работы за час до окончания рабочего дня. Тем самым, не давая возможности мужу, как она думала, усугубить горячительных напитков и пуститься во все тяжкие. Но, как сказал Высоцкий – «…Уж ежели я чего решил, я выпью обязательно, а к этим шуткам отношусь я очень отрицательно». Бывало, что порой её тактика не срабатывала, и Ванюшкин все же вытекал из-под её опеки. А срывался он конкретно. Нет, не напивался до поросячьего визга. Он относился к той категории людей, которым нужно «пятьдесят грамм для запаха», а дури у него хватало своей. Что он выкинет, в таком состоянии, никто не мог предположить. Так получилось и в этот раз.

Два этих молоденьких опера купили бутылку коньяка, коробку конфет, поместили все это в фирменный пакет с рекламой сигарет «Marlboro», туда же отправилась и майка с эротической, а в те времена это называлось порнографической, рекламой мотоцикла «Harley Davidson». Зайдя перед обедом в кабинет к Ванюшкину, они скороговоркой выговорили поздравления и вручили пакет. Николай Васильевич расплылся в улыбке от такого знака внимания, и хотел убрать пакет в ящик стола. Но чёртик в коробочке не дремал и потянул Ванюшкина за ниточку любопытства, которая натянулась до предела и лопнула, тем самым спровоцировав на соответствующие действия. А именно, заставила «пузыря» заглянуть внутрь пакета. Увидав содержимое пакета, внутри Ванюшкина щелкнул тумблер, отключающий здравый смысл, и как писали наши классики: «…И тут Остапа понесло…».