Македонский Лев
Шрифт:
Молодой спартанец во весь рост показался перед ними.
— Освободите женщину! — прокричал он. — И убийств больше не будет.
— Кто это говорит? — бросил Ларис.
— Человек с луком, — ответил воин.
— Почему мы должны верить тебе на слово, человек-с-луком?
— Посмотрите назад, — крикнул лучник. — Видите облако пыли? Вы в ловушке. Если помедлите, то умрете. Посчитай свои шансы, если сможешь.
— Я никого не вижу там с тобой, — сказал Ларис, поднявшись и обнажив меч.
—
— Покажи нам своих людей!
— Твое время истекает, вместе с моим терпением. Раз у тебя нет желания спасти своих товарищей, возможно кто-то другой среди них примет решение за тебя.
Слова воина задели Лариса. Его люди и без того уже были далеки от довольства, и теперь этот одинокий лучник ставит его лидерство под сомнение.
Один воин встал из-за скалы. — Во имя Афины, Ларис! Отпусти женщину и дай нам убраться отсюда.
Вожак обернулся к Дерае. Его нож разрезал веревки, стягивавшие ей руки, потом он снял уздечку с ее шеи. Он повернулся и увидел спартанца, подъехавшего к нему с луком за спиной. Ларис осмотрел скалы, но не смог разглядеть ни единого человека. Он облизнул губы, подозревая, что лучник был один, и испытывая острое желание вонзить клинок в тело спартанца, чтобы увидеть, как потекут из него жизнь и кровь.
Воин улыбнулся ему. — Я сказал остальным дать вам дорогу, и вы можете верить моему слову. Но поезжайте быстро. Я не отвечаю за тех, кто едет за вами.
Люди побежали к коням. Ларис напряг слух; он услыхал топот копыт спартанского отряда позади. Схватив за холку своего жеребца, он вскочил на спину к животному и галопом пустился в ущелье. Как он и подозревал, там никого не было — ни лучников, ни гоплитов, ни пращников. Только камни да кусты. Он чувствовал взгляды своих людей на себе. Он был обманут одним спартанцем. Один-единственный человек хитростью заставил его отдать главную добычу.
Что им теперь говорить в Коринфе?
Парменион свесился в седле, взяв Дераю за руку и усадив за собой. Потом он тронул коленями лошадь и направил животное по направлению к деревьям.
Через считанные минуты навстречу им галопом выехал Патроклиан, сопровождаемый Леонидом и остальными. Парменион вытянул руку, и рыжебородый спартиат натянул поводья, едва Дерая сошла на землю.
— Что здесь произошло? — потребовал объяснений Леонид, проталкиваясь вперед.
— Парменион и другие перекрыли дорогу, — сказала Дерая. — Он убил одного из их разведчиков, потом договорился, что позволит им свободно проехать, если они отдадут меня.
— Что за «другие»? — спросил Патроклиан.
— Лучники, должно быть, — сказала Дерая. — Он грозился поубивать
— Где же эти другие воины? — Патроклиан воззрился на Пармениона. — Я бы хотел их отблагодарить.
— Их нет, — ответил Парменион. Пустив своего скакуна вперед, он проехал через отряд и спустился по осыпающемуся склону туда, где ждал обоз. Передав колчан и лук Тинусу, он достал из-за сиденья слуги кожаный мех с водой и стал жадно пить.
Подъехал Ксенофонт. — Ты хорошо действовал, стратег. Мы нашли след, где колонна повернула на юг, но опоздали бы, не перекрой ты им дорогу. Я горд за тебя. — Он протянул окровавленную стрелу Тинусу. — Это был отличный выстрел в основание гортани, пробивший дыхательное горло и застрявший в спине. Великолепный выстрел!
— Я метил в грудь или живот, но переоценил упреждение.
Ксенофонт хотел что-то сказать, как вдруг заметил, что у Пармениона задрожали руки. Он посмотрел в лицо молодому человеку, которое не выражало никаких эмоций, однако кровь отхлынула от него.
— Ты в порядке? — спросил Афинянин.
— Голова кружится и в глазах мелькают огни.
— Мы остановимся здесь лагерем, — объявил Ксенофонт. Парменион спешился и прошел несколько шагов, прежде чем упасть на колени, и его вырвало. Затем он встал и втянул мощный глоток воздуха. Ксенофонт принес ему мех с водой, и он прополоскал рот. — Теперь тебе лучше?
— Я дрожу как лист под штормовым ветром — поверить не могу. Там я был так спокоен, а теперь веду себя словно напуганное дитя.
— Там была работа для мужа, невозмутимого мужа. Со стальными нервами, — заверил его Ксенофонт. — Это никак не связано с нынешним состоянием.
— Я чувствую, словно в моей голове огненные копья. Я еще не знал боли сродни этой, — Парменион сел на землю, опершись спиной на колесо обоза. — И свет жжет мне глаза. — Тинус соскользнул с обоза, укрыв Пармениона от солнца широкой соломенной шляпой. Боль росла, и Парменион обрушился во тьму.
Парменион просыпался ночью несколько раз, но его голова была словно наполнена пылающим светом, несущим агонию и тошноту. Усилием воли он возвращался в обитель сна. Когда он окончательно открыл глаза, отсутствие боли показалось блаженством. Он лежал в прохладной комнате с зашторенными окнами и мог слышать приглушенный шум беседы где-то за выбеленными стенами. Он привстал и обнаружил, что его левая рука перевязана, хотя не мог припомнить, чтобы его ранили.
Кто-то пошевелился на стуле на другом конце комнаты, и вот некий мужчина встал и подошел к нему. Он был низкоросл и худощав, с жидкими седыми волосами. Он улыбался.