Макинтош
Шрифт:
– Хорошо, - ответил Макинтош.
Пока он с Уокером, ничего произойти не может. Им предстояло проехать три мили до пресного озерка, вырытого в скалистом грунте с помощью динамита и отделенного от океана узкой перемычкой. Такие места для купания администратор распорядился устроить туземцам на острове повсюду, где только ни бил источник,- пресная вода была прохладной и бодрящей по сравнению с морской, слишком теплой и словно бы липкой. Они бесшумно катили по травянистой дороге, с плеском переезжали мелкие заливчики, где океан вторгался на сушу, миновали две деревни, просторные хороводы островерхих хижин вокруг белой часовни,
– Такие они все хорошие детишки, - сказал Уокер.
– На меня смотрят как на отца.
И тут же, не переводя дух, обратился к одной из девушек с непристойностью, от которой они все так и прыснули со смеху. Макинтош стал одеваться. Сухопарый и тощий, с длинными руками и ногами, он был смешон и похож на злого Дон Кихота, и Уокер принялся грубо прохаживаться на его счет. Каждая шутка встречалась приглушенным хихиканьем. Макинтош никак не мог справиться с рубашкой. Он сознавал, что выглядит нелепо, но служить посмешищем не желал. Он не отвечал и хмурился, сдерживая бешенство.
– Если не хотите опоздать к обеду, то пора ехать.
– Вы неплохой парень, Мак. Но глупый. Делаете одно, а помышляете в это время о другом. Разве так можно жить?
Тем не менее он грузно поднялся на ноги и начал одеваться. Они, не торопясь, пошли в деревню, выпили чашу кавы с вождем, а затем под радостные прощальные возгласы всех прохлаждающихся жителей деревни поехали домой.
После обеда Уокер закурил сигару и собрался, как всегда, на вечернюю прогулку. Макинтошу вдруг стало страшно.
– Не кажется ли вам, что выходить одному в темноте сейчас не очень благоразумно?
Уокер уставился на него круглыми голубыми глазами.
– О чем это вы?
– А нож в ту ночь вы помните? Они ведь на вас злы.
– Чушь! Не посмеют.
– Кто-то посмел же.
– Это только так, попугать. Они на меня руки не подымут. Я же им как отец. Они знают: что я ни делаю - все для их же пользы.
Макинтош смотрел на него с тайным презрением. Это чудовищное самодовольство возмущало его, и все же что-то - он сам не понимал что -побуждало его настаивать:
– Вспомните сегодняшний разговор. Не прогуляетесь один вечер, вас не убудет. Давайте партию в пикет.
– Сыграем в пикет, когда я вернусь. Не родился еще тот канак, из-за которого я стану менять свои привычки.
– Ну, так давайте я пойду с вами.
– Никуда вы не пойдете.
Макинтош пожал плечами. Что же, он предостерег его как мог. Если Уокер не желает слушать, дело хозяйское.
Уокер надел шляпу и вышел. А Макинтош взялся за книгу. Но тут же ему пришла в голову одна мысль: пожалуй, лучше, чтобы его местонахождение сейчас было кому-нибудь известно. Под каким-то благовидным предлогом он зашел на кухню и несколько
Тут он услышал хриплый смешок.
– Ну и чудеса! Не так-то часто вы себя ублажаете песенками, Мак.
За окном стоял Уокер, краснолицый, грубый, благодушный.
– Как видите, я жив-здоров. Чего это вы развели музыку?
Он вошел в комнату.
– Нервишки расшалились, а? Поставили песенку, чтобы подбодриться?
– Я поставил ваш реквием.
– Чего-чего?
– "Кружка портера, пинта пива".
– И отличная песня, вот что я вам скажу. Могу слушать хоть сто раз подряд. А теперь давайте-ка я обыграю вас в пикет.
Сели играть. Уокер добивался победы всеми правдами и неправдами: блефовал и бахвалился, подымал противника на смех, дразнил его, стращал, вышучивал и бессовестно злорадствовал при каждом его промахе. И скоро к Макинтошу вернулось прежнее спокойствие, глядя словно со стороны, он только радовался безобразиям этого старого нахала и собственной холодной сдержанности. А где-то затаился Манума и ждал своего часа.
Уокер выигрывал партию за партией и по окончании игры, торжествуя, сгреб выигрыш.
– Вам, Мак, еще расти и расти, прежде чем со мной тягаться. У меня к картам природный талант.
– Не вижу, при чем тут талант, если я сдал вам четырнадцать тузов.
– Хорошая карта идет хорошим игрокам,- возразил Уокер.- Я и с вашими все равно бы выиграл.
И он пустился в длинные рассуждения о том, как ему случалось играть с заведомыми шулерами, и все равно он им карманы обчистил - они только рты разевали. Он хвастал, он пел себе хвалы. А Макинтош слушал и упивался. Ему нужно было теперь поддерживать в себе ненависть. Каждое слово Уокера, каждый жест делали его только еще отвратительнее. Наконец Уокер встал.
– Пора и на боковую,- сказал он, зевая во весь рот.- У меня завтра много дел.
– Каких?
– Поеду на ту сторону острова. Тронусь в пять, но к обеду, наверно, не обернусь, припоздаю.
Обедали обычно в семь.
– Так, может быть, подождать с обедом до половины восьмого?
– Пожалуй, что и так.
Макинтош смотрел, как он выбивает трубку. Примитивное жизнелюбие так и бурлило в нем. Было странно думать, что над ним нависла смерть. В холодных угрюмых глазах Макинтоша забрезжила легкая улыбка.
– Не хотите ли, чтобы я поехал с вами?
– За каким дьяволом? Я же поеду на кобыле, а с нее и меня хватит. Зачем ей еще и вас тащить тридцать миль?
– Но вы, возможно, не вполне отдаете себе отчет в том, какое настроение царит сейчас в Матауту. Мне кажется, будет спокойнее, если я поеду с вами.
Уокер разразился насмешливым хохотом.
– Много толку от вас будет в случае чего! Ну, да я не трусливого десятка.
Теперь улыбка появилась и на губах Макинтоша, они болезненно покривились.