Макс Вебер и "новый русский" капитализм
Шрифт:
Но кроме того, что у нас обычно называют в подобных случаях «государственной кормушкой», в античности, как и в наше время, существовали и иные непромышленные источники накопления и приумножения капитала, равно как и соответствующие типы капиталистов непроизводительной ориентации. Речь идет о капиталистах «архаического» типа, чья хозяйственная деятельность, подобно деятельности привилегированной страты «откупщиков», «не была еще ориентирована в первую очередь ни на рациональное использование капитала посредством внедрения его в производство, ни на рациональную капиталистическую организацию труда» [3, с.80]. Все эти разновидности капиталистической деятельности М.Вебер относит к «докапиталистической» эпохе (включая сюда и капиталистическую «архаику»), когда хочет противопоставить ее деятельности в условиях господства современного, то есть высокопродуктивного промышленного капитализма, предполагающего совершенно иные, чем в античности, способы накопления и приумножения капитала. Они лишь отчасти вступают в «мирное сосуществование» с прежними (традиционными), но гораздо чаще утверждают себя, преодолевая их ожесточенное сопротивление,
Так какие же разновидности непромышленной капиталистической деятельности, в принципе исключавшей «специфически западное современное рациональное предпринимательство», и, соответственно, какие типы самих капиталистических предпринимателей существовали, по М. Веберу, уже в «седой древности»? В одном из позднейших примечаний к первой статье (она же глава) своей «Протестантской этики» он пишет, лишний раз подчеркивая противоположность двух культурно-исторических типов капиталистической деятельности: «Мы имеем здесь, конечно, в виду капитализм как специфически западное современное рациональное предпринимательство, а не существующий во всем мире в течение трех тысячелетий – в Китае, Индии, Вавилоне, Древней Греции, Риме, Флоренции и в наше время – капитализм ростовщиков, военных поставщиков, откупщиков должностей и налогов, крупных торговых предпринимателей и финансовых магнатов» [1, с.118]. Здесь на первом месте стоят уже не откупщики, как в работе об аграрной истории древнего мира, а именно ростовщики. И это выведение их на передний план, пожалуй, больше отвечает паразитарной природе «архаического» (напомним, рабовладельческого по своему происхождению и той роли, какую играло рабовладение среди первоначальных разновидностей капиталистической собственности) капитализма, его изначальной дистанцированности от сферы продуктивного применения капитала. Говоря о «капитализме ростовщиков», М.Вебер имеет в виду его органическую связь с торговлей деньгами, – разумеется, крупными, отдаваемыми взаймы государству (или тем, кто персонифицировал его в каждый данный момент) под немалые проценты. Этот вид крупнокапиталистической деятельности заставляет нас вспомнить (кроме всего прочего) о той, что совсем недавно практиковалась у нас на «рынке ГКО» – государственных краткосрочных обязательства, которые продавались «денежным людям» (или «структурам») под проценты, поражающие своими размерами даже видавших виды западных наблюдателей.
Другую преобладающую разновидность «архаической» капиталистической деятельности, особо выделенную М. Вебером, упомянувшим на втором месте «военных поставщиков», мы могли бы и опустить, поскольку она, что называется, «имеет место» и в условиях современного промышленного капитализма. Однако следует иметь в виду, что в античности эта деятельность развертывалась в условиях отсутствия промышленных источников «добывания» капитала, заменяя их и тем обеспечивая ей первостепенную роль в формировании и функционировании «архаического» капитализма. А кроме того следует учесть, что у нас военные поставки (например, в период «чеченской войны», развязанной в пределах одного и того же государства), имели своим источником не развитие, а наоборот, развал военной промышленности, разбазариваемой направо и налево в условиях хаотической демилитаризации нашей страны, усугубляемой целенаправленной «прихватизацией» ее собственности. Так что, в конечном счете, и здесь «военные поставщики» имели столь же благоприятные (если не более, учитывая несоизмеримые масштабы вооружений) условия для своих – политико-экономических – авантюр, как и их архаические предшественники, шустрившие в условиях античного «авантюристического капитализма» (так не раз называл его сам М. Вебер). Если же прибавить к этому возрастающую день ото дня потребность в оружии «криминальных структур», в связи с чем неуклонно (и скачкообразно) растет его – и без того фантастическое – количество, находящееся в «теневом» торговом обороте, то можно с уверенностью заключить, что нелегальные «военные поставщики» сыграли (и продолжают играть) в формировании и последующей эволюции нашего «нового русского» капитализма, так похожего на «архаический», ничуть не меньшую роль, чем те, которых упомянул М. Вебер в приведенном фрагменте.
Дальше идут у него уже упомянутые нами «откупщики должностей и налогов». К сказанному об откупах выше (с целью показать, что в условиях «нового русского» капитализма они вовсе не отступили на задний план, как это произошло на Западе, когда там пробил себе дорогу промышленный капитализм, а, наоборот, укрепили и существенно расширили свои позиции, хотя и под другими названиями) здесь можно добавить лишь следующее. В некоторых из закавказских республик, а в особенности в Азербайджане, аналогичный процесс наметился еще в «застойные» и «раннеперестроечные» времена. Об этом свидетельствовали в своих публикациях некоторые из «отъезжантов», например, автор книги «Проданная республика», вызвавшей сенсацию на Западе, в которой приводились данные о том, сколько стоила в тогдашней Азербайджане та или иная хозяйственная либо партийная должность (скажем, должность директора крупного завода или секретаря райкома КПСС), обещавшая ее обладателю немалые дивиденды. После появления такого рода публикаций многочисленные анекдоты на эту тему, имевшие широкое хождение в центральной России еще раньше, уже не воспринимались как гиперболы и небылицы.
И хотя тогда было еще довольно далеко до превращения этих, казалось, «нетипичных» явлений в массовые и всероссийские, прейскурант должностей и привилегий, становившихся объектом купли-продажи на южных окраинах России, весьма выразительно свидетельствовал о том, какие деньги крутятся там в ожидании своего часа. И стоило только чуть-чуть приоткрыть здесь шлюзы, как эти «сумасшедшие деньги» хлынули на территорию центральной России, пробив дорогу для укоренения здесь капитализма
В том, что российский вариант «архаического» капитализма возник на почве деиндустриализации и демодернизации нашей промышленности, можно было бы усмотреть его далеко идущее отличие от античных его разновидностей, возникших в условиях ее отсутствия. Но, как видим, основная особенность генезиса и всей последующей эволюции «нового русского» капитализма до сих пор заключалась в том, что для него эта почва изначально была чем-то чуждым, неорганическим, «утилизуемым» как мертвый «материал», который важно поскорее сбыть (чтобы замести следы состоявшегося хищения чужой собственности). А там – «хоть трава не расти». Она и не растет, поскольку сам факт продажи и перепродажи ничего не прибавляет к субстанции самого «сбываемого» предмета. Таким образом «новый русский» капитализм, ведущий к неуклонному спаду промышленного производства (в конце концов, даже в добывающей промышленности) и все дальше заходящей деиндустриализации страны, создает экономически адекватную для себя почву, вполне аналогичную той, на какой произрос в свое время античный капитализм. И хотя исходные пункты этих двух разновидностей одного и того же типа «капиталистической деятельности» были радикально различными, все-таки сошлись они в одной и той же точке, исключающей промышленное развитие, лишающей его культурно-исторических и социально-экономических перспектив.
Для достижения на этом пути абсолютного тождества с капитализмом трехтысячелетней давности, «новому русскому» капитализму остается сделать последний шаг: превратить в объект купли-продажи не только «рабочую силу» человека («рабсилу», как она выразительно именовалась в бюрократических документах сталинской поры), но его самого вместе со всеми «потрохами», тем более что стоимость последних на черном (очень черном!) рынке неуклонно возрастает вместе с успехами трансплантации человеческих органов. Однако симптомы продвижения в отмеченном направлении внимательный наблюдатель может констатировать совсем не только в области «подпольной медицины»; к той же симптоматике можно отнести и торговлю «живым товаром» в «сексуально ориентированном» бизнесе, не говоря уже о наркобизнесе, где наркоманы готовы продать самих себя (не говоря уже о своих близких) за очередную «понюшку» наркотика. И, наконец, нельзя забывать также о торговле так называемыми заложниками, а в действительности рабами, которую так и не удается искоренить как раз в тех «окраинных» районах бывшего СССР, из которых – уже во времена «позднего застоя» и «ранней перестройки» – в центральную Россию проникали семена и споры грядущего «архаического» капитализма.
Итак, купец-ростовщик, купец-откупщик, купец-поставщик и, наконец, купец-чиновник, создающий свой капиталец с помощью взяточничества, – таковы доминирующие фигуры капиталистов «архаического стиля», каждой из которых вполне возможно найти «взаимно-однозначное соответствие» среди «новых русских» персонажей. Среди них мы найдем также и «крупных торговых предпринимателей» и «крупных финансовых магнатов», которых М.Вебер также не забыл упомянуть в своем перечне типичных представителей античного капитализма (и которых у нас нынче, как говорится, «пруд пруди»). Одним словом, куда ни глянь – везде рискуешь попасть в тот или иной веберовский персонаж, отличающийся от своего прототипа лишь модным костюмом. А вот те, кого еще совсем недавно называли у нас «капитанами промышленности», переводя на советский язык слова О.Шпенглера о промышленниках «большого стиля» (и называли не без основания, поскольку именно им страна была обязана не только индустриализацией, но и последующей модернизацией индустрии), нынче жмутся где-то на российских задворках, тщетно пытаясь свести концы с концами на своих «лежащих на боку» предприятиях.
В целом мы можем констатировать, что те же самые социальные типы, которые доминировали, согласно М. Веберу, в условиях «архаического капитализма» трехтысячелетней давности, доминируют и при нашем нынешнем «новом русском» капитализме, оттесняя на задний план (если не устраняя вовсе) фигуры, типичные для современного промышленного капитализма. Того самого капитализма, что, как видим, задает сегодня тон не только на Западе, но и на Дальнем Востоке, диктуя свои «правила игры» персонажам, унаследованным им от архаического капиталистического прошлого.
Тогда как же нам определить «новый русский» капитализм? Судя по всему, тот факт, что мы имеем с ним дело сегодня, еще не дает нам никаких оснований считать его современным капитализмом. Типологически он гораздо больше схож с «архаическим» капитализмом, заставляя ожидать от него то же самое, что он неизменно демонстрировал и продолжает демонстрировать сегодня на Западе. (Хотя там он живет в «интермундиях» - прорехах, оставляемых неравномерностями глобальной эволюции современного капитализма). Не случайно М. Вебер отказывал в праве считаться типичными представителями современного капитализма (его олицетворением) даже таким капиталистам, как, например, «Пирпонт Морган, Рокфеллер, Джей Гоулдс и др.», «как бы велико ни было их значение в хозяйственной жизни страны» [2, с.279]. То же самое мы можем сказать и о наших нынешних «олигархах».