Макс
Шрифт:
Смотрю, как солнце сияет на его черных как смоль крыльях, как отблески лучей играют в его черных глубоких глазах, и сердце у меня дрогнуло.
— Тебе нравится выкаблучиваться на этих парадах?
Он пожал плечами:
— Работа как работа.
— Угу. Пока они не зачесались по поводу законодательства о детском трудоустройстве.
В принципе, я с ним согласна. Но члены моей стаи — странная маленькая команда. Игги, Клыку и мне по четырнадцать лет, плюс-минус. Так что формально, с юридической точки зрения,
Надж — приблизительно одиннадцать. Газману — в районе восьми. Ангелу — где-то шесть или около того. Понятия не имею, сколько Тоталу. К тому же мне не до пересчета собачьих лет на человеческий возраст.
Внезапно Ангел обрушилась на меня всей тяжестью своих сорока с хвостиком пудов.
— Ой! Что ты творишь? — взвизгнула я, осев на фут или два. И тут я его услышала: хорошо знакомый высокий вой пули, просвистевшей в миллиметре от моего уха и срезавшей прядь развевающихся на ветру волос.
В следующую секунду Тотал пронзительно заверещал и завертелся волчком на месте, хлопая обвислыми ушами. Стремительная реакция Ангела спасла мне жизнь, но Тоталу, похоже, здорово досталось.
2
В мгновение ока я перекувырнулась на триста шестьдесят градусов, крутанувшись так, чтобы и Тотала подхватить, и от снайпера увернуться — прием, к сожалению, мной слишком хорошо освоенный и сотни раз проверенный на практике.
— Разлетаемся в стороны! — кричу я нашим. — Срочно вверх, из поля досягаемости!
Мы рассыпались, быстро и мощно взмахивая крыльями и стремительно набирая высоту. Слышу доносящиеся снизу аплодисменты — зрители, видно, решили, что это очередной пируэт. Опускаю глаза на обмякшего черного пса у меня на руках.
— Тотал! — Прижимаю к груди его маленькое кургузое тельце. — Тотал!
Он моргает и стонет:
— Макс, я ранен. Они меня прищучили. Мне не дано жить долго. Я рожден умереть в расцвете лет, молодым и прекрасным.
Значит так: насколько мне известно по опыту, коли кто действительно серьезно ранен, так распинаться не будет. Может, пару крепких слов процедит, но на жалостливые тирады просто-напросто сил не хватит.
Переворачиваю его на лету так и сяк — ищу рану. Уши в порядке, морда и голова тоже. Провожу рукой вдоль крыльев. Они пока для настоящих перелетов коротковаты. Ярко-красное кровавое пятно расползается у меня по рукаву, но Тотал, похоже, на части пока не разваливается.
— Передайте Акеле, — стонет он, закатив глаза, — скажите ей, что она всегда была для меня единственной и неповторимой.
Акела —
— Тихо, не вертись. Дай мне осмотреть тебя и найти рану.
— Я ни о чем не жалею, — продолжает слабо поскуливать Тотал. — Я думал, если у наших с вами приключений когда-нибудь наметится конец, я обрету сценическую славу. Знаю, эта мечта была безумной, но кто мог запретить мне мечтать сыграть дога прежде, чем меня настигнет смерть?
— Сыграть кого? — рассеянно переспрашиваю я, ощупывая его ребра. — У тебя все кости целы. Ты что, придуриваешься?
Тотал стонет, и глаза у него закрываются.
Наконец я нахожу ее, его страшную рану, из которой по капле сочится кровь.
— Тотал? — В ответ раздается новый душераздирающий стон. — У тебя ссадина на хвосте.
— Что? — Он извернулся посмотреть на короткий завиток у себя на попе. Попробовал им махнуть и на самом кончике обнаружил вырванный пулей клок.
— О боже! Я ранен! Я истекаю кровью! Эти подлецы еще поплатятся за мои страдания!
— Тотал! Тебя спасет пластырь. — Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться.
К нам подруливает Клык, большой, сильный, ловкий и прекрасный, как крылатая пантера.
Господи, что я за идиотка! Что это такое я говорю. Считайте, вы от меня этого не слышали.
— Ну, что там с ним? — спрашивает Клык, кивая на Тотала.
— Ему надо царапину пластырем заклеить.
Мы обмениваемся взглядами. Чего только в них нет — облегчение, взаимопонимание, ирония, любовь…
Забудьте про «любовь»! Забудьте! Я не в своем уме, совершенно точно, я спятила.
— Вон твой снайпер, вон там, видишь? — Клык показывает вниз.
Мгновенно переключаюсь на боевую готовность:
— Один или целая армия?
— Я только одного вижу.
Удивленно поднимаю брови:
— Получается, целой армии мы больше не стоим?
Глянула на Тотала:
— Давай-давай, раненый, раскрывай крылья. Ты и сам лететь можешь.
Он сжал волю в кулак и неловко спрыгнул у меня с рук. Отчаянно захлопал крыльями, но постепенно успокоился и почти что уверенно стал набирать высоту.
— В чем дело? — Игги, еще несколько минут назад кайфовавший на воздушной подушке, теперь вместе с остальной стаей придвинулся ко мне вплотную.
— Тотал в порядке. Внизу всего один снайпер. Надо его разоружать, пока не поздно.
Ангел потерлась об меня своим белоснежным крылом, улыбнулась, и на сердце у меня потеплело. Нельзя забывать, сколько в каждом из нас противоречий наворочено. Одних телячьих нежностей от моих ребят ожидать не приходится. Но зато если уж обласкают, так от всей души.