Максимальный Дмитрий
Шрифт:
– Там, видишь, опушка, – там сделаем привал, – сказал Петр Васильевич.
Мы расположились на сухой возвышенности около большого кострища, оставленного кем-то совсем недавно. Вокруг высились тонкие сосны, плотным кольцом окружив место привала. Я облокотился на сухое дерево, прожженное молнией. Наверху, в уцелевших его ветках можно было разглядеть крупное гнездо. Птица, взмахнув крыльями, сделала осторожный облет вокруг полянки, и вернулась к своему домику. Громко крикнув протяжное «Ку-ак», она застыла, глядя
Пахло смолой и сгоревшим хворостом. К лесным запахам примешался аппетитный аромат вареной картошечки и пряной колбасы, свежих огурцов и ржаного хлеба, когда Петр Васильевич разложил закуску на лист газеты. Я налил две кружки горячего сладкого чая из термоса, и мы принялись за обед, не говоря лишних слов.
Уже через несколько минут, свернув все остатки трапезы в газету, мы направились в сторону лесополосы, пробираясь через ухабы и высокие кочки. Нашей целью было место за глиняным оврагом, где, по словам Петра Васильевича, мы найдем несколько заячьих нор.
Вернулись мы далеко за полночь. Мои колени дрожали от усталости, ступни были исхожены в кровь. Но виду я не подавал, стараясь держать спину ровно.
– Ирина, встречай! – крикнул хозяин дома, только войдя во двор особняка. – Смотри, сколько дичи настреляли. Да это все не моя добыча-то, это вон, твой, – зоркий охотник оказался.
Ирина, улыбаясь, встретила нас, закрыла ворота и прошла в дом.
Единственным моим желанием тогда было рухнуть на кровать, и забыться долгим сном. В голове стоял звон, зуд от укусов комаров не давал покоя. «Быстрее в ванну. И спать!» – думал я. Да не тут-то было!
– Ирина, быстро спать, – скомандовал Петр Васильевич, – а мы с Максимом еще пропустим по стаканчику.
Часа в четыре утра, когда на столе стояла уже пара пустых бутылок из-под виски, а моя усталость давно сменилась на умиление и особую любовь ко всем, живущим на земле, я услышал резкий возглас отца Ирины:
– Ну, удивил, удивил! Не подвел! – в который уже раз восклицал он. – А я с тобой и в разведку пойду.
– А я с Вами пойду, дорогой мой Петр Лексевич, – отвечал я так же громко и подобострастно.
Петр Васильевич навис надо мной всем телом, тяжело опустив на меня обе руки в порывистом объятии.
– А тебе не слабо со мной в разведку? – спросил он, рыча мне прямо в ухо.
Укутанный в его грудь, я, вырываясь наружу, весело отвечал:
– Не слабо! Я – охотник.
– Да! А не слабо! Говори…
– Петр Васильевич, Вы же знаете, как я Вас люблю. Вы на меня всегда положитесь. Я ведь вашу дочь так люблю, Вы же знаете, – уверял я.
– Да! Все вот «люблю», «люблю», – повторил Петр Васильевич, – а слабо тебе вот жениться на ней, а?
Я без размышлений, на лихой волне ответил:
– Не слабо, я прямо сейчас женюсь, пошлите к ней!
– Стоп! Сейчас ночь!
И тут я заметил, как брови его разгладились, лицо стало вмиг серьезным, а взгляд точно, словно в мишень, целился в мои глаза.
– Стоп, Максим! Такими словами бросаться не позволю. Женишься?
– Женюсь, – ответил я, не соображая, как все быстро закрутилось, и к чему это может привести. Словно моя жизнь на минуту сделалась игрушкой, и сейчас этот господин забавляется ею, как ему вздумается.
Но слово уже было сказано. В окно забили утренние лучи солнца. Стало светло, и как-то по унылому трезво. Стараясь не показать своего замешательства, я стоял посреди комнаты, мечтая поскорее уехать домой. Петр Васильевич встал, по-дружески пожал мне руку, и спокойным голосом произнес:
– Езжай, Макс. Да днем возвращайся. Не слабо, значит!
Я, ничего не ответив, развернулся и вышел на улицу. Утренняя прохлада обласкала ветром мое лицо. Птицы, заигрывая, запевали на разные голоса. Где-то послышался шум проезжающей машины. Я сел за руль и направился к дому.
По дороге я пытался проанализировать, как же все так быстро закрутилось? Ирина у меня в спальне, охота с ее отцом, проверка на прочность. И всякий раз, когда мысленно я пытался успокоиться, уверяя себя, что все еще забудется, что я никому ничем не обязан, что я уже был женат на другой Ирине, и вообще не планировал ничего подобного теперь, каждый раз в голове звучал резкий окрик Петра Васильевича: «Слабо тебе?»
Ощущая себя в тупике, я заснул глухим сном. Но, проснувшись уже в полдень, оделся, и в отличном настроении поехал к ним.
Уже по дороге я услышал звонок телефона. Это был Дима. Вот кому я сейчас был по-настоящему рад! Остановив машину, я взял трубку, сосредоточенно вслушиваясь в родные интонации. Я слушал и словно приходил в себя. Голос давнего друга возвращал меня в состояние правильного внутреннего самоощущения. Голос Димы чудодейственным образом восстановил мое самочувствие. Мысли стали ясными, я успокоился и уже знал, как поступлю. В трубке в который раз прозвучало:
– Ты что, уснул там? Эй!
– Дим, слушай, приезжай на место. Тут плохая слышимость. Давай по-человечески в кафе поговорим.
– Давай. Через десять минут.
И мы присели за знакомый столик у окна. Нам нравилось, беседуя, поглядывать за стекло на открывающийся вид. Кафе находилось в самом центре города, и поэтому за окном всегда нас ожидала нескучная смена лиц. Люди торопились, шли в разные стороны, пропуская друг друга. Иногда кто-то останавливался, встретив знакомого, и эти двое на несколько минут выбивались из общего движения. Затем, наскоро попрощавшись и сказав друг другу, наверное:
– Созвонимся!