Максимилиан Робеспьер
Шрифт:
Естественно, что парижский пролетариат был невелик, составляя немногим более четверти занятого в производстве населения. К нему примыкали строительные рабочие — пришлый деревенский люд, скоплявшийся в Париже с весны и снова уходивший с наступлением холодов. По-прежнему запевалами в хоре трудового населения столицы были ремесленники, связанные с остатками средневековых цехов, продолжавших сохранять господство в некоторых отраслях производства.
Максимилиан знал об исключительно тяжелом положении парижского пролетариата. Вынужденный работать по четырнадцать — шестнадцать часов в сутки, мануфактурный рабочий получал не более двадцати — тридцати су в день, едва зарабатывая на хлеб. Не мудрено, что рабочие
Специфической чертой Парижа было наличие значительной прослойки мелкой буржуазии. В ее состав входили владельцы карликовых предприятий, лавочники, рыночные торговцы, собственники харчевен и постоялых дворов. Эти мелкие собственники имели в Париже гораздо больший удельный вес, нежели крупная торгово-промышленная буржуазия. Им предстояло выступать в одних рядах с пролетариатом во многих классовых битвах революционного Парижа.
Интересы и чаяния мелкой буржуазии были особенно близки и понятны Максимилиану Робеспьеру, верному ученику и последователю великого народника Жан Жака Руссо.
Главными объектами внимания Максимилиана, если не считать его работы в Учредительном собрании, постоянно оставались пресса и клубы.
Пресса была рождена революцией. В течение лета 1789 года появилось огромное количество газет, журналов и листков, выходивших ежедневно, еженедельно и ежемесячно, продававшихся и высылавшихся по подписке, раздававшихся бесплатно и расклеивавшихся на стенах домов столицы. Газеты различных партий и группировок боролись за общественное мнение, стремились овладеть им или подчинялись ему. Иные листки, выйдя раз или два, затем закрывались; некоторые влачили жалкое существование в течение более длительного времени; были, однако, газеты, популярность которых, возрастая изо дня в день, обеспечивала самую широкую известность как им самим, так и их издателям.
Максимилиан хорошо помнил книгу Марата, с которой ему впервые пришлось столкнуться в годы студенческой жизни. Имя Марата, как революционера крайних убеждений, неоднократно называлось в Версале. Теперь Робеспьер увидел, что автор «Плана уголовного законодательства» стал едва ли не самым известным в плеяде народных публицистов столицы.
Талантливый врач и физик, Жан Поль Марат во имя революции отказался от научной карьеры и обеспеченной, спокойной жизни, чтобы весь свой темперамент, талант, свой мозг и сердце отдать делу народа. Он раньше других сумел заглянуть в будущее и сквозь мишуру громких слов буржуазных вождей Учредительного собрания разглядел подготовлявшееся ими предательство. На страницах своей газеты «Друг народа» Марат бичевал политику Байи и Лафайета и открыто обвинял в измене продавшегося двору Мирабо. Одинаково громивший и правых и левых, он верно оценил Робеспьера, проникся к нему большим уважением, называя его в печати достойным и непоколебимым. Правительство и лидеры крупной буржуазии боялись и ненавидели Друга народа, всячески преследовали его, неоднократно заставляя уходить в подполье. Но простые люди Парижа зорко охраняли своего защитника.
Среди прочих газет Максимилиан обратил внимание на «Французского патриота». Его интерес возбудило имя издателя: Бриссо де Варвилль. Бриссо!.. Действительно, он где-то слышал это имя, но где же?.. Максимилиан вспомнил обстоятельства своего знакомства с Бриссо, когда однажды столкнулся в клубе с издателем «Французского патриота».
Это было давно, почти десять лет назад. По окончании университета юный Робеспьер проходил практику у прокурора Парижского парламента господина Нолло. Там-то он и встретился с молодым письмоводителем, который много рассказывал ему о своих путешествиях и приключениях. Сын трактирщика, проведший молодость в шумном водовороте наполненной авантюрами жизни, Пьер Бриссо мечтал стать писателем. Он был красноречив
В данном случае он не ошибся. Бриссо оказался человеком неопрятным не столько физически, сколько морально. Двуликий демагог, долго рядившийся в одежды республиканца и демократа, он не был, как показало время, ни тем, ни другим. Его «Французский патриот» провозглашал идеи, от которых их автор впоследствии стал открещиваться. Сейчас ему нужна была популярность, и он старался приобрести ее всеми возможными средствами.
И еще одно знакомое имя, прочитанное под заголовком газеты, напоминало Максимилиану о далеких, безвозвратно ушедших годах. Это имя задевало самые чувствительные струны его души, ибо оно принадлежало человеку, который был с ним дружен в дни его исканий, в дни, когда он открыл учителя.
Максимилиану показалось, что он мельком видел Камилла Демулена в Версале; теперь у него не оставалось сомнений в том, что его школьный приятель находится в Париже и преуспевает.
Действительно, газета Демулена «Революции Франции и Брабанта» раскупалась нарасхват. Острый, едкий и одновременно шутливый стиль, которым превосходно владел начинающий журналист, очень нравился парижанам. Кроме того, издателя «Революций» теперь хорошо знали: ведь это был самый горячий из агитаторов Пале-Рояля, указавший народу на Бастилию! Камилл называл себя «главным прокурором фонаря». В своей газете и брошюрах он издевался над двором и даже — этим он особенно гордился — сумел заслужить ненависть Марии Антуанетты.
Робеспьер с интересом перечитывал творения Камилла. Он не мог не поддаться обаянию пера своего старого приятели, но вместе с тем слишком хорошо помнил его. Читая между строк, Максимилиан чувствовал, что юный трибун любит революцию любовью, похожей на опьянение. Восторженность Камилла не знала меры. А хватит ли у него стойкости, когда потребуются серьезные жертвы?..
Старые знакомые Максимилиана встречали своих единомышленников не только в кафе или редакциях газет: все они были связаны с клубами, которые начинали играть в Париже все более видную роль.
Особенно демократичным и по составу членов и по идеям, высказываемым с его трибуны, был клуб, основанный в апреле 1790 года на территории старой кордельерской церкви и получивший название Общества друзей прав человека и гражданина. В обиходе его называли просто Клубом кордельеров. Членские взносы здесь были низкими, а потому зал заседаний был всегда переполнен. Марат и Демулен были завсегдатаями Клуба кордельеров. Здесь же завоевывал популярность оратор с громовым голосом и телом атлета, адвокат Жорж Жак Дантон.
Наибольшей известностью пользовался, однако, Якобинский клуб, которому суждено было стать барометром революции. Клуб этот, ранее называемый Бретонским, переехал в Париж вместе с Учредительным собранием. Ему удалось получить помещение на улице Сент-Оноре, в библиотеке монастыря монахов-якобинцев. Здесь клуб был переименован: он стал называться Обществом друзей конституции, или в просторечии Якобинским клубом. Вначале состав клуба был далеко не демократичным: наряду с депутатами в него входили только зажиточные парижане — адвокаты, врачи, писатели, богатые мастера и купцы. Высокий членский взнос ограждал заседания клуба от неимущих масс. Во главе его стояли лидеры различных группировок от Мирабо и Лафайета до Робеспьера. Сила Якобинского клуба увеличивалась благодаря его широко разветвленной сети филиальных организаций в провинции, число которых росло с каждым месяцем. Популярности клуба немало способствовало и то, что члены его заранее обсуждали вопросы, которые затем выносились в Национальное собрание.