Мактуб. Ядовитый любовник
Шрифт:
Некоторые девушки бьют тарелки, срываются на всех подряд в тяжелые периоды жизни. Кто-то закрывается в своей комнате и рыдает над сопливыми мелодрамами Спаркса. А я просто прихожу сюда и предаюсь воспоминаниям… без конца прохожу стрелковую тренировку, стараясь побороть свой страх перед оружием. С этим я почти справилась. Есть у меня и другая особенность, фактически фобия, которую, победить невозможно, но о ней агенту ЦРУ вслух рассказать стыдно.
За каждым нажатием на спусковой крючок, следует волновая отдача от выстрелов, дрожь в пальцах и постоянные промахи становятся чаще. Проявлять слабость с оружием в руках – непозволительная роскошь для младшего агента.
– Пять целей из десяти. Процент вашей меткости – пятьдесят, – выносит свой приговор механический голос, и тяжело вздохнув, я вновь нажимаю на спусковой крючок, добивая последний патрон в магазине. Всего
Мелкая агонизирующая дрожь пробирает до кончиков пальцев. Мне невыносимо вспоминать тот день, когда от нашего поселения остались крупицы пепла и пыли, со временем превратившиеся в пески Махруса… Четырнадцать лет назад Аззам перестал существовать, но я выжила.
Я хочу быть бесстрашной, как и обещала.
Но сейчас, я не более, чем кукла, вынужденная обновлять свой инстаграм красивыми и не всегда целомудренными фотографиями, которые должны создавать у общественности совершенно четкий образ поверхностной идиотки, как говорят в Нью-Йорке «юной светской львицы».
Красивая «приманка», поблескивающий фантик, несостоявшаяся актриса – кто я? Не знаю. Я и сама иногда теряюсь в гранях своей личности, изредка получая удовольствие над властью над мужчинами, заглядывающими мне в рот – спасибо психологическим техникам, которым обучили на службе и в тренировочных лагерях. Я давно не встречала того, кто был бы как минимум равен мне, а еще лучше – сильнее меня. Во всех смыслах: энергетически, ментально, интеллектуально, морально, физически… даже в роли роковой штучки в соблазнительных платьях я ощущаю свое внутреннее превосходство над большинством современных мужчин, половина из которых ударились в «радужный мир», а следующая четверть – являются слабыми тюфяками, или гламурными павлинами, считающими, что уровень мужественности и внутренней силы эквивалентен количеству нулей на их банковском счете. Деньги порой хороший показатель, не спорю, но, чтобы ввести меня в замешательство на задании, мне нужно куда больше. Глубже. И я сейчас не о том, что вы могли бы подумать. Лишь мужчина, обладающий звериной, и в то же время закованной в стальные доспехи энергетикой и некричащей абсолютной властью внутри, способен приручить меня и избежать моего пытливого «жучка». В общем, таких я на заданиях не встречала.
Остается последняя четверть. Небольшой процент тех, кого я уважаю, на кого смотрю снизу-вверх, но подобных экземпляров так чертовски мало, что я давно поняла: брак, отношения, любовь – это не для меня. Я отдам свое сердце борьбе с демонами, которыми кишат улицы, города и страны. Поэтому и надоели все эти игры в песочнице, соблазнение «кошельков» на пафосных вечеринках; слежка, и, причем довольно бесцельная, потому что меня иногда даже не вводят в курс дела, лишь обозначают задачи. В перерывах между миссиями и вовсе приходится сотрудничать с модными брендами, стряпать глупый контент в социальную сеть и читать гневные комментарии от дамочек, которые с утра до ночи поливают мою отвратительную на их взгляд фигуру «песочные часы».
Моя душа горит, жаждет адреналина, погони за раскрытием страшных тайн в делах, которые я вижу лишь украдкой, и в которых мне никогда не позволяют учавствовать. Я просто хочу быть полезной, и знать, что как можно меньше девятилетних девочек переживут то, что пережила я.
Ощущение того, что я должна отдать долг за сохраненную жизнь в том проклятом теракте, никогда не отпускает, тяжелым камнем давит на плечи. Вся моя семья погибла, все, кто были в мечети и близ нее уничтожены – и это не мои домыслы, а факт. Надломленная детская психика закрыла часть воспоминаний… стыдно признаться, но я не помню даже лиц своих родителей и братьев и сестер. Я даже знаю причину подобного отрешения: последнее, четкий образ – это безжизненно упавшее замертво тело моего младшего брата Эдриана. Его пустой взгляд, устремленный в затянутый смогом, пылью и дымом потолок мечети. Неестественное положение маленьких рук и ног. Совсем кроха. Лужа крови, постепенно превращающаяся в багряный океан… алая пелена застилает остальные мертвые тела, павшие рядом с Эдри. Помню, как прижалась всем телом к стене, и горько рыдала,
Я должна была погибнуть вместе со своей семьей. Но этого не случилось.
Как я спаслась?
Меня спас мальчик. Я не знаю его имени, хотя не раз наблюдала за ним, испытывая непреодолимое желание познакомиться ближе. Вера не позволяла. А ведь я даже не помню черты его лица, но именно ему я обязана жизнью.
Мой приемный отец, Мэтью, говорит, что я выжила, потому что у судьбы были на меня другие планы. Но все мы прекрасно знаем, что это лишь пыль, красивые слова, что ничего не значат, ровно до того момента, пока они не превращаются в поступки и цели. Ничего особо полезного я в этой жизни пока не сделала. Не спасла ни единой жизни, не раскрыла важного дела. Годы подготовок в лагерях ЦРУ – неужели все это ради того, чтобы стать ручной куклой, чей удел собирать незначительную информацию? Этого слишком мало, чтобы перестать ощущать чувство вины за то, что я спаслась, в отличие от семьи и остальных жителей Аззама.
На мгновение я прикрываю веки, на несколько секунд возвращаясь в тот роковой день, демонстрирующий мне истинную природу человечества на данном этапе развития… хотя напавшие на нас, по всей видимости, людьми не являлись. И животными тоже. Животными были мы… жалким скотом на убой, у которого не было шансов на спасение. В той жизни у меня не было того, что есть сейчас – связей, приятных материальных ценностей, возможностей, открывающихся в Нью-Йорке… Моя жизнь была безмятежной, можно сказать, ненасыщенной событиями и скучной, но я никогда не была одинока, находила счастье в каждом дуновении ветра и обжигающем поцелуе Кемарского солнца. Я не была пуста, когда зачарованно наблюдала за ним: за мальчиком, которого видела вблизи лишь однажды, я не была пуста, когда смотрела в зеркало и закрывала почти каждый сантиметр своего тела темной тканью, и думала о том, что мальчик, чьи глаза цвета индиго – неповторимые, яркие, как в сказках у принцев из «Легенд Анмара», даже не знает, как я выгляжу. Но это не помешало ему рискнуть своей жизнью, спасти меня, и храбро вернуться за своими и моими родными. Не представляю, какой внутренней силой и смелостью нужно обладать в столь юном возрасте, чтобы отважиться на такой отчаянный, неоправданный шаг. Я сдержала данное юноше обещание. Жаль, что мне все-таки не суждено отдать ему перстень, который я изредка надеваю на шею, а в остальные дни храню под корешком потрепанной обложки книги «Легенды Анмара». В день ужасной трагедии, я спрятала любимые сказки под паранджой и взяла с собой в мечеть, словно чувствовала, что это единственное, что мне останется в память о матери.
Семья – один из нескольких бесценных даров жизни, каким только может обладать человек. И очень жаль, что некоторым суждено ее потерять, и слишком рано осознать, что у тебя в этой жизни есть только ты, и узкий круг твоих близких, которым стоит дорожить, о которых стоит заботиться.
Поэтому я и сейчас живу в постоянном страхе за приемного отца и младшего брата, к которому привязана, почти как к родному. Как ни крути, но Мэтт, мой отец, постоянно находится под прицелом и в эпицентре опасности. А Люк просто обожает попадать в неприятности.
– Эрика! – звенящий тревогой голос отца заставляет вздрогнуть, и я снимаю наушники, спасающие мой слух от оглушительно громких выстрелов. Обернувшись, встречаюсь взглядом с Мэтью. В груди разливается знакомое тепло, которое возникает внутри каждый раз, когда я вижу приемного отца. Мой взгляд скользит по изможденным и уставшим чертам его лица, пока одним ловким движением я вынимаю опустевший магазин из рукоятки пистолета.
Я не сразу стала называть Мэтью «папой», все-таки я потеряла семью в довольно осознанном возрасте и за первый год не связала ни одного предложения. Шок был настолько силен, что некоторые психологи заявляли Мэтту, что я никогда не буду разговаривать. Они все задавали мне вопросы, убеждали в том, что я должна проговаривать свою боль, обсудить с ними свои чувства от горя и потери, но я молчала, потому что испытывала жуткий стыд за то, что произошло со мной после нападения на мечеть.