Макулатура
Шрифт:
Я согревался с помощью саке. Но как согревался? До нуля градусов. Вот мне 55 лет, а у меня нет горшка, чтобы подставить под капель. Отец предупреждал меня: кончишь тем, что будешь спускать в кулак на чьем-нибудь чужом крылечке в Арканзасе. Ну, время еще есть. Автобусы туда отправляются каждый день. Только у меня от них запор, и там всегда храпит какой-нибудь старпер с вонючей бородой. Пожалуй, лучше заняться Делом Селина.
Селин ли Селин или кто-нибудь еще? Иногда мне казалось, что я не знаю даже, кто я такой. Ладно,
Кто-нибудь заорет: «Эй, Гарри! Гарри Мартел!» И я скорее всего откликнусь: «Да, в чем дело?» В смысле — я могу быть кем угодно, какая разница? Что в имени тебе моем?
Жизнь — странная штука, правда? В бейсбольную команду меня всегда включали последним — знали, что могу запулить их паршивый мяч к чертовой матери в Денвер. Завистливые хорьки!
Я был талантлив, и сейчас талантлив. Иногда я смотрел на свои руки и видел, что мог стать великим пианистом или еще кем-нибудь.
И чем же занимались мои руки? Чесали яйца, выписывали чеки, завязывали шнурки, спускали воду в унитазе и т. д. Прошляпил я свои руки. И мозги. Я сидел под дождем.
Зазвонил телефон. Я вытер его насухо просроченным извещением из Налогового управления, поднял трубку.
— Ник Билейн, — сказал я. Или я Гарри Мартел?
— Это Джон Бартон, — раздалось в трубке.
— Да, вы меня рекомендовали, спасибо.
— Я наблюдал за вами. У вас есть талант. Немного не отшлифованный, но в этом его прелесть.
— Приятно слышать. Дела идут плохо.
— Я наблюдал за вами. Все наладится, надо только потерпеть.
— Да. Чем могу служить, мистер Бартон?
— Я пытаюсь обнаружить Красного Воробья.
— Красного Воробья? Что еще за птица?
— Я уверен, что он существует. Просто надо его найти, я хочу, чтобы вы его нашли.
— Ниточки какие-нибудь есть?
— Нет, нет, но я уверен, что Красный Воробей где-то там.
— У этого Воробья есть имя, или как?
— В каком смысле?
— В смысле — имя. Ну, Генри или Абнер. Или Селин?
— Нет, это просто Красный Воробей, и я не сомневаюсь, что вы можете его найти. Я в вас верю.
— Это будет стоить вам, мистер Бартон.
— Если найдете Красного Воробья, я буду платить вам сто долларов в месяц до конца жизни.
— Хм-м… Слушайте, а может, дадите все вперед — чохом?
— Нет, Ник, вы спустите их на бегах.
— Хорошо, мистер Бартон, дайте мне ваш номер телефона, и я этим займусь.
Бартон дал мне номер телефона и сказал:
— Я очень на вас надеюсь, Билейн.
И повесил трубку.
Так, дела пошли на лад. Но потолок протекал еще сильнее. Я стряхнул с себя несколько капель, врезал саке, скрутил сигаретку, зажег, вдохнул и закашлялся от дыма. Потом надел мой коричневый котелок, включил автоответчик, медленно подошел к двери, открыл ее… Там стоял Маккелви. У него была широченная грудь и плечи словно подбитые
— Твоя аренда кончилась, гнида! — рявкнул он. — Выметайся отсюда в жопу!
Тут я обратил внимание на его брюхо. Оно напоминало мягкую гору дерьма, и кулак мой утонул в ней. Маккелви согнулся пополам, я встретил его лицо коленом. Он упал, откатился в сторону. Отвратное зрелище. Я подошел, вытащил его бумажник. Фотографии детей в порнографических позах.
Не убить ли его, подумал я. Но вместо этого взял его кредитную карточку «Золотая Виза», пнул его в зад и спустился на лифте.
Решил пойти в магазин Реда пешком. Когда я на машине, меня вечно штрафуют за неправильную парковку, а платные стоянки мне не по карману.
Я шел к Реду в угнетенном настроении. Человек рождается, чтобы умереть. Что это значит? Болтаешься и ждешь. Ждешь маршрута А. Августовским вечером ждешь пару больших грудей в гостиничном номере Лас-Вегаса. Ждешь, когда заговорит рыба. Когда свистнет рак. Болтаешься.
Ред был на месте.
— Тебе повезло, — сказал он, — разминулся с этим пьяницей Чинаски. Приходил тут, хвастался своей новой серией марок.
— Это ладно, — сказал я. — У тебя есть подписанный экземпляр «Когда я умирала» Фолкнера?
— Конечно.
— Сколько стоит?
— Две тысячи восемьсот долларов.
— Я подумаю…
— Прошу прощения, — сказал Ред.
Он повернулся к человеку, листавшему первое издание «Домой возврата нет».
— Пожалуйста, поставьте книгу в шкаф и убирайтесь к чертовой матери!
Это был хрупкий человечек, весь согнутый. И одет в какой-то желтый резиновый костюм.
Он поставил книгу в шкаф и прошел мимо нас к двери; глаза у него были на мокром месте. А дождь на улице перестал. Желтый резиновый костюм был ни к чему.
Ред посмотрел на меня.
— Можешь представить, некоторые из них приходят сюда, облизывая мороженое!
— Могу представить себе кое-что похуже.
Тут я заметил, что в магазине еще кто-то есть. Он стоял в глубине. Я, кажется, узнал его по фотографиям. Селин. Селин?
Я медленно подошел к нему. Совсем близко. Уже мог разглядеть, что он читает. Томас Манн. «Волшебная гора».
Он увидел меня.
— У этого парня проблема, — сказал он, подняв книгу.
— Какая же? — спросил я.
— Он считает скуку Искусством.
Он поставил книгу на полку и стоял передо мной, похожий на Селина.
Я посмотрел на него.
— Это поразительно, — сказал я.
— Что?
— Я думал, вы умерли, — сказал я.
Он посмотрел на меня.
— Я думал, что вы тоже умерли, — сказал он.
Мы стояли и смотрели друг на друга.
Потом я услышал Реда.
— ЭЙ, ТЫ! — заорал он. — УБИРАЙСЯ ОТСЮДА К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!
Нас было только двое.
— Кому из нас убираться? — спросил я.