Малахитовый лес
Шрифт:
– А я и не боюсь, – ответил Умбра. – Мне просто стало интересно, вдруг это призраки, как те, что были у тебя дома, только крошечные.
Алатар остановился и, примешивая к шелесту листвы от редкого ночного ветерка своё грузное сопение, развернулся к дракончику, нахмурил брови и с грустью сказал:
– Нет у меня больше дома, Умбра.
– А эти огни – они тоже порождение Коридора? – спросила Агния больше для того, чтобы отвлечь Алатара от тяжких дум.
– Нет, – тихо ответил он, – блуждающие огни встречаются и за его пределами.
– А когда я умру, – спокойно спросил Умбра у Алатара, – я тоже стану вот таким огоньком?
– Что? Почему ты?.. Нет! С чего ты взял? – совершенно растерянно пробормотал Алатар. – С чего ты решил, что умрёшь? У фамильяров есть срок годности, но…
– Не робей, тигр, дети так же часто говорят о смерти, как кинокефалы о любимых сортах апельсинов, – потешался над ним Репрев. – А особенно – дети с гемофилией. Умбра, ни в какой огненный шар ты не превратишься, не дрейфь!
Алатар спереди обошёл Умбру и, почти улёгшись на влажный мох, нагнулся к его застенчиво и как-то виновато склонённой остроугольной мордашке с хитроумной улыбкой.
– Да, Умбра, впервые соглашусь с Репревом: мы тебя в обиду не дадим! Мы вернём тебя в город живым и невредимым, даю тебе слово. Ты вырастешь большим и сильным фамильяром и ещё долго будешь помогать своим маме с папой.
Умбра ответил Алатару улыбкой.
Орион не сорвал – это место искатели бы точно не пропустили: перед ними кляксой расплылось болото, раскинув во все стороны щупальца; чёрная вода, изрытая зелёными оспинками ряски, упёрлась одним своим чёрным глазом в беззвёздное небо.
Стоило только искателям приблизиться к болоту, как из него вылезло гадкое на вид существо, такое гадкое, что Агния, охнув, непроизвольно закрыла своей широкой, совсем не девичьей ладонью Умбриэлю глаза: у существа было гигантское ребристое тело пиявки, глянцевое, словно в оболочке сухой тыквенной семечки, чёрное, как само болото. На голову пиявке-переростку как бы натянули, как карнавальную маску, собачью голову с белой мутью давно погасших и остекленевших глаз. Широкий, круглый, вечно открытый рот, был усеян треугольными, несколькими рядами уходящими глубоко в глотку крокодильими зубами. С боков у болотной твари, как у снеговика, росли ветки-руки с тремя пальцами-сучками, которыми он нервно перебирал пустоту.
– Какая интересная подобралась компания! – распевным баритоном заговорило существо, и его круглый рот то и дело вылеплялся в подобие улыбки. – В этом году ко мне осмелился заявиться лишь один представитель бенгардийского народа. В Бенгардии новый король?
– Тебя это не касается, чудище! – грозно произнёс Репрев. – Мы что, должны победить эту болотную плодожорку? – деланным шёпотом, почти не раскрывая пасти, спросил он, обращаясь ко всем. – Говорю сразу, я брезгую. Ни за
«Болотная плодожорка» услышала его слова.
– Нет, Репрев, в моём убийстве нет смысла.
– Откуда ты знаешь моё имя? – с пугающим чувством своей уязвимости и с вызывающим гневом в голосе спросил Репрев.
– Вы все очень неосторожно обращаетесь с данными вам при рождении именами. Выкрикиваете их на каждом углу, делитесь со всеми подряд, без разбора. Неудивительно, что мы в Зелёном коридоре всё о вас знаем, в том числе и ваши имена. Что говорить, если даже имя Алатар у нас на слуху.
Алатар, разглядывающий гвоздичный узор мха под лапами, недружелюбно поднял на существо свои изумрудно-янтарные глаза и, порыкивая, проговорил:
– Завязывай со своими фокусами, водяной!
– Хотите, буду для вас водяным, – равнодушно произнёс водяной. – Я даже не против «болотной плодожорки» – это прозвище мне в некотором смысле пришлось по душе.
– У тебя нет души, Лей. Да, тебе известны наши имена, а нам – твоё. И это последний раз, когда я произношу его вслух,– Лей удивления не выразил. Алатар продолжал: – Ты – воплощённый в жизнь кошмар чьего-то больного воображения. Как малахитовыми красками воображают фамильяров, так и тебя кто-то вообразил.
– А ты не думал, бенгардиец, что вы меня и выдумали?
– Может быть, и мы. Меня это волнует меньше всего. Говори, чего тебе от нас надо?
Лей словно ждал этого вопроса и спросил вкрадчиво, обращаясь к Умбриэлю:
– Умбра, а что у тебя там в баночке?
– Ничего, – пугливо, одновременно пытаясь побороть страх и отвращение, ответил Умбра и вынул из-за пазухи пол-литровую банку из-под ежевичного варенья: за стеклом барахтался тот самый блуждающий огонёк, который повстречался искателям в начале болот.
– Подойди ко мне, – поманил его корявым деревянным пальцем водяной.
Агния, стоя позади Умбры, положила ему руки на грудь клином, прижала к себе, к животу, и хриплым голосом сказала:
– Ты моего Умбриэля не получишь. Я придушу тебя за него и, поверь, не побрезгую, даже если мне придётся кувыркаться в твоём протухшем болоте.
– А я ей в этом помогу! – поддержал Агнию Репрев, шагнув вперёд.
Водяной засмеялся противным чавкающим смехом.
– Агния, мне не нужен твой фамильяр Умбриэль. Во всяком случае, он нужен мне меньше вас всех.
– Что бы ты ни говорил, одного его я к тебе не подпущу. Или он идёт со мной, или не идёт вообще, – зло крутила ушами, согбенно стоя и сверкая ровными рядками острых, как заточка, зубов, Агния.
– Вы можете подойти вместе. Будешь первой.
– Первой для чего?
На лице Агнии подло проступил дикий страх.
– Довольно болтовни, Агния! – разозлился Лей. – Иди ко мне, и всё узнаешь. Если не ты сама, то твоя гордыня подтолкнёт тебя ко мне. Не один Репрев уже помышляет заступиться за тебя. Ты же не позволишь этому случиться?