Малахов курган
Шрифт:
Англичане направили огонь своей эскадры против Константиновского форта, назначенного для обороны входа на рейд. На залп из 124 орудий с этих кораблей форт отвечал всего из двух орудий. Форт направил 23 пушки против французской эскадры, стоявшей очень далеко. В столь неравных условиях боя Константиновский форт сильно пострадал. Все-таки, поддерживаемый с батареи Карташевского и Волоховой башни, он успел вывести из строя еще три английских корабля.
На французском фланге неприятельского флота главная тяжесть боя выпала на долю батареи № 10. Каменная Александровская батарея палила по кораблям противника с дистанции около двух верст и мало ему причинила вреда, но и сама понесла небольшой урон. Все же батарея № 10 вывела из строя три французских корабля:
Во второй половине дня батарея № 10 сразу замолчала. Молчание батареи встревожило Нахимова: он подумал, что батарея уничтожена или вся орудийная прислуга там перебита. Сообщение с батареей, окутанной дымом, прервалось. На пространстве между морем и Шестым бастионом падали и взрывались тысячи бомб. Из матросов Шестого бастиона вызвались охотники пробраться через поражаемое пространство и узнать, почему батарея замолчала. Нахимов согласился. Матросы пошли к морю оврагом, ловко укрываясь за его крутым обрывом от снарядов. К вечеру, когда канонада с моря утихла, а на суше гремели только английские пушки против левого фланга севастопольских укреплений, матросы, посланные Нахимовым, вернулись. Командир батареи лейтенант Троицкий рапортовал Нахимову, что батарея понесла очень небольшой урон, а замолчала только потому, что орудия донельзя раскалились от пальбы.
В сумерки неприятельский флот прекратил пальбу и покинул свою позицию. Дым над морем растаял. Напротив входа в Севастопольскую бухту маячило только несколько дозорных пароходов.
Жаркий день
Веню разбудили первые выстрелы французов с Рудольфовой горы. Все, кроме батеньки и Хони, были дома. Батенька давно уже не ночевал с семьей.
– Что-то у нас хозяин разоспался! – сказала Анна, заметив, что Веня открыл глаза.
– Хозяину на службу пора, – отозвалась Наташа.
Она сидела на своем обычном месте у окна, только перед ней на столе вместо кружевной подушки высилась белая горка нащипанной корпии [241] . Пальцы Наташи двигались с обычным проворством. Напротив Наташи сидела за той же работой Маринка.
Хони нет дома: она уже ушла в госпиталь. Анна, сложив руки на груди, стояла у самовара. Окинув комнату взглядом, Веня вспомнил, что сегодня все пророчили «жаркий день», вскочил с постели и проворчал, обувая сапоги:
– «На службу, на службу»! А у самих еще и самовар не поспел.
241
Корпия – ветошные нитки или специально выделанная пушистая ткань для перевязки ран.
Самовар стоит еще под трубой у печки и стрекает [242] на поддон красными искорками.
– Сейчас поспеет, хозяин! – отвечает мать, с шаловливой поспешностью сдергивая трубу с самовара, и дует в него; самовар загудел.
– Не до того, чтобы чаи гонять! – говорит Веня, снимая с вешалки свою матроску. – Прощай, мать!..
Веня взялся за скобку двери, но задержался: у него мелькает надежда, что мать остановит его, прикрикнув: «Куда это собрался? Сиди дома!»
242
Стрекать – брызгать, обдавать струей.
Мать молча кивнула Вене.
– Высуни нос, высуни! – говорит Маринка с угрозой, словно на улице трескучий мороз.
– Поди, поди! – подтверждает угрозу Маринки Ольга.
Наташа улыбнулась брату.
Веня шагнул через порог и крикнул:
– Смотрите вы у меня! Женщинам и малым ребятам приказано нынче из домов не выходить!
Он хлопнул дверью и выбежал из дому. На дворе к мирному утреннему запаху кизяков [243]
243
Кизяк – спрессованный кирпичик из подсушенного навоза.
244
Флагшток – вертикальный шест для подъема флага.
Веня хорошо знал, где и что находится на Малаховом кургане, и хотел сразу попасть на правую батарею, которой командовал мичман Нефедов-второй; на вал этой батареи Веня вместе с другими тоже таскал землю и считал ее своей. Больше того: юнга 36-го флотского экипажа Вениамин Могученко считал себя приписанным к орудийной прислуге третьей пушки на батарее, той самой пушки, которую Веня помог втащить на курган. В орудийной прислуге «третьего» были свои: Стрёма и Михаил. Вчера, засыпая, Веня думал о том, что, если у «номера третьего» убьет комендора, он выхватит из его разбитой руки пальник и станет на место товарища.
… Веня не узнавал знакомого места. В едком непроницаемом дыму он видел только то, что у него под ногами. Он споткнулся обо что-то и увидел под ногой ядро; оно лежало в ямке, а впереди в ряд виднелось еще несколько ямок. Ядро походило на мяч при игре в лунки. Веня быстро нагнулся, чтобы схватить его. Ядро было горячее и тяжелое. Юнга не мог его поднять и с трудом лишь вывернул из лунки. Справа грянул залп из нескольких орудий. Веня, оставив ядро, хотел бежать, но не мог выпрямиться и увидел, что земля у него под ногами медленно повертывается. У юнги закружилась голова. Веня упал и руками уцепился за землю – она кружилась все быстрей и гудела, как ловко пущенная юла.
Веня очнулся от криков: «Воды! Воды давай! Сюда давай!» Так надрывно кричат в дыму пожарные праздно стоящей толпе.
Солнце, еще невысокое, бледно светило сквозь дым, но все же припекало. По солнцу Веня понял, что заблудился и лежит во рву под валом. Он вскарабкался на вал и сел на гребень. У него под ногами ладили пушку: пробанили, зарядили, забили пыж [245] , дослали снаряд, забили второй пыж.
– Орудие к борту!
Матросы с дружным криком накатили орудие.
245
Пыж – стержень с пучком пеньки или ткани на конце для забивки заряда в ружье, заряжающееся с дула.
У Вени стучали зубы. Он скатился с гребня вала и сел на банкет [246] . Пушка ударила и отпрыгнула, блеснув огнем.
– Откуда, юнга?
– У англичан был! – ответил юнга, стуча зубами.
– Ха-ха-ха!
– Хлопчик, брысь!
– Пошел домой! – услышал Веня знакомый голос.
К нему склонилось в дыму чье-то знакомое лицо. На черном лице сверкали озорные глаза.
– Что, юнга, холодно?
– У меня лихорадка… – ответил Веня.
– Лихорадка?! Проглоти натощак три зернышка перцу. Как рукой снимет.
246
Банкет – здесь: небольшое возвышение с внутренней стороны вала или бруствера.