Мальчик из Брюгге

Синуэ Жильбер

Петрус несколько охладил его пыл:

— Все это хорошо, но не так удачно, как наши гравюры на дереве или тканях. Кстати, мой друг и учитель Ван Эйк познакомил меня с очень интересной работой, «Libro dell'arte», написанной художником из Падуи, неким Сеннино Сеннини. Автор рекомендует использовать бруски из орехового или грушевого дерева, размером с кирпич. После вырезки рисунка на дереве он предлагает намазать его перчаткой, обмакнутой в черную краску, полученную из молодой виноградной лозы, предварительно истолченной и растворенной. Затем остается только прижать к бруску хорошо натянутую материю.

Лоренс пожал плечами:

— Твой итальянец не изобрел ничего нового. Исключая некоторые нюансы, ткачи всегда

работали по этому методу. Но перед нами стоит вопрос чернил. Они должны быть суше и обладать вязкостью, чтобы равномерно прилипать к буквам из металла. Те, что используют копиисты или граверы, нам не подходят. И все же я не отчаиваюсь, я смогу изменить их состав, не изменив время высыхания. — Возбудившись, он продолжил: — Есть еще заковыристая проблема с буквами. До сих пор я вырезал их из буковой коры и вставлял в кусочек глины. Результат, — он потряс буквой «S», которую только что использовал, — выше среднего, можно даже сказать, что он заслуживает интереса. Только вот невозможно извлечь букву из оправки, не разбив последнюю. Более того, вынужденный вырезать буквы вручную, прежде чем утопить их в глине, я не могу получить строго идентичные формы и воспроизводить написанное так, как хотелось бы, то есть точно и в большом количестве. Дело обстояло бы по-другому, если бы мои буквы были сделаны из металла, такого, как олово или свинец. Тогда можно было бы не только использовать их бессчетное количество раз, но достаточно единожды набрать текст рукописи, чтобы получить желаемое количество экземпляров.

Какстон удивился:

— Так почему же ты так не делаешь?

Вместо ответа Лоренс раскрыл ларчик, вынул оттуда букву и протянул ее обоим мужчинам:

— Держите. Вот оно, будущее!

Художник и англичанин по очереди рассмотрели букву под всеми углами и отдали ее Лоренсу.

— Мне непонятно, — недоуменно произнес Петрус. — Она целиком из олова. А ты говорил…

— Гравировка этой буквы с помощью стального шила занимает много времени. Пока у нас нет других инструментов, кроме шила и винтового пресса, которым давят виноград, лен, сыр или бумагу. Но основное состоит не в самом печатании, а в скорости исполнения. Идеально было бы создать прочную оправку, металлическую, которую можно по желанию регулировать с большой точностью. Что-то вроде отливочной формочки, в которой можно быстро отливать одинаковые буквы и, что главное, разного размера, высоты и ширины. Ведь вполне понятно, что ширина «W» отличается от «I», а высота «L» не равна «а». — Сделав паузу, он горячо продолжил: — В любом случае если не я, то другой преодолеет все препятствия. Мне донесли, что некто по фамилии Гуттенберг усердно пытается решить ту же самую задачу. И кажется, в Авиньоне в этом направлении работает один чех, высланный из Праги; фамилия его Вальдфогель.

Он по-дружески положил руку на плечо Уильяма Какстона.

— Наш молодой друг лелеет мечту однажды перевести английских авторов… на английский. Безумная затея, которая может завершиться успешно, если только добиться размножения этих произведений в большом количестве и быстро.

— На английский? Но разве они уже не написаны на этом языке?

— Не совсем, — поправил Какстон. — В Англии столько диалектов, сколько графств; различаются они чрезвычайно; скажем, житель Суссекса ни за что не поймет крестьянина из Кента. Я хочу взять в качестве общего образца язык Лондона, на котором говорят при дворе, и постепенно распространить его по всему острову.

— Благодарное устремление…

— Как бы то ни было, — продолжил Лоренс, — завтра или через десять лет — я в этом уверен — на одного из нас сойдет благодать Божья. Посмотрите, как развиваются методы изготовления бумаги и как внедрение этого материала повлияло на развитие литературы…

Петрус прервал его:

— Ты и впрямь полагаешь, что она заменит велень? В конце концов,

в коже столько хороших качеств: она относительно прочна, плохо горит, не размокает. Пергамент гладок, даже если вся кожа животного отличается шершавостью. Кроме того, велень не впитывает чернила.

— Частично ты прав. Велень всегда выручает, но ты забываешь главное: цена. Для книги объемом около ста пятидесяти страниц требуется дюжина шкур. А на двести экземпляров такой книги нужно израсходовать уже две с половиной тысячи шкур. На одну только «Vitae patrum» потребовалось больше тысячи! По-иному будет при книгопечатании. Чем больше тираж, тем он дешевле. — Он положил оловянную букву в футляр и продолжил: — Друг мой, у человечества нет другого выбора, как только при ступить к «ars artificialiter scribendi». К этому его побуждают тысячи причин. Назову лишь две: оплата копиистов растет, увеличивается и количество студентов, будь то в Болонье, Париже, Кембридже, Саламанке, Падуе или Праге. Молодые умы жаждут книг, им их требуется все больше и больше. Чтобы удовлетворить их, человеческий гений вынужден будет вводить новшества, проявлять чудеса изобретательности. Что может быть сильнее воображения? Именно оно совершает революции, делает плодотворной любовь, именно оно в одно прекрасное утро откроет двери, считавшиеся замурованными.

— А когда эти двери откроются?

— Тогда знания разойдутся по всему миру. Они никого не обойдут. Обогатится ум даже у самых обездоленных. Родится новый мир, мир блистательный!

На лице Петруса мелькнуло скептическое выражение.

— Вы действительно считаете, что заурядный обыватель будет способен понять прочитанное? Вы хорошо по думали над невыборочным распространением знаний? Революция, к которой вы устремлены, может послужить и плохим делам. Сама Церковь окажется в опасности, а через нее и основы нашей цивилизации.

— Мой дорогой Петрус, в любой перемене существует риск. Не заблуждение ли воображать, что нынешние открытия на море всегда благо? Вступая на неизведанные земли, мы встречаем незнакомый народ. Разве нет реальной опасности внести потрясение в его обычаи, традиции, повседневную жизнь? Разве мы изучили перспективы, на которых зиждилось бы столкновение двух миров? Некоторые видят в этом опасность, другие — обычный раздел. Во всяком случае, что касается области познания, то тут я уверен: благосостояние, свободное и широкое распространение знаний покроют все издержки.

Воцарилось короткое молчание, потом художник задумчиво произнес:

— Вероятно, ты прав. Но нужна осмотрительность. Нельзя позволить новому миру навсегда покончить с нашим, существующим.

ГЛАВА 8

Июль 1441 года

Стоя посреди мастерской, Ян не осмеливался произнести ни слова. Он ждал, когда Ван Эйк решится выйти из своего молчания. Прошло уже два дня после погрома, и за это время возрастала нервозность художника. Он даже внешне изменился: резко обозначились черты его лица, стали жестче. Его все раздражало, и малейшее слово, сказанное некстати, вызывало взрыв. Безо всякой видимой причины Ван Эйк замкнулся в себе, с суровым лицом и отсутствующим взглядом.

— Вернемся к приготовлению тонов, — бросил он на конец. — Я слушаю тебя.

Ян робко заговорил:

— Нужно взять три чашечки. В одну налить, к примеру, красную охру, во вторую — более чистую краску, а в третьей, для полутонов, будет составлена смесь из двух первых. Красной охрой в основном покрывают складки лица, наиболее светлые уголки…

— Ошибка! Все наоборот! Ею покрывают наиболее темные складки.

Мальчик кивнул:

— Вы правы. Наиболее темные. А что до самой светлой краски, то она кладется на светлую сторону. С помощью белой тщательно выделяются бросающиеся в глаза рельефы.