Мальчик из саванны
Шрифт:
Ливень прекратился так же внезапно, как и начинался. Синоптики прекратили циклон, усмиренная туча сконфуженно уползала за горизонт. И снова в небе ни облачка. Один лишь город-бригантина сверкал в синеве своими парусами.
— До чего хорошо, черт побери! — восклицал освеженный дождевым душем Иван.
День этот надолго запомнился братьям.
В августе их вылазки на природу прекратились. В «Космосе» — гигантском сооружении, повисшем между Землей и Луной, — создали лабораторию искусственных коллапсаров, и Яснов стал ее руководителем. Дома он опять засиживался
Работа приносила Ивану радость. Но брату своему он все же чуточку завидовал.
«Саня, — говорил он себе, — познал высшее счастье — счастье художественного творчества…» Осенью юноша начал новое полотно «Бригантина», где задумал в необычном освещении изобразить городпарусник. Город этот волновал воображение Сани, казался символом великого века, бережно хранящего связи с прошлым.
— Наконец-то! — радовался Денис Кольцов, посетивший мастерскую ученика. — Наконец-то ты повернул от суховатого реализма к парусам романтики. Сколько раз говорил тебе, что романтизм — твоя стихия. А это кто? — спросил он, разглядывая стоявший рядом с не-оконченной «Бригантиной» портрет. — О, это же Юджин Вест, твой коллега!.. Однако ты его не пощадил!
С картины, казалось, глядел волевой человек с лицом твердым и решительным. Но в ленивом прищуре глаз, в из глубине угадывалось нечто сибаритское, из- неженное.
— Мужественный, волевой лентяй! — с жесткой усмешкой подытожил свои впечатления учитель. — Да, не пощадил ты своего друга, не пощадил.
Во второй полусфере мастерской Денис Кольцов увидел дымчатый занавес. За ним угадывалась какая-то картина.
— Новый пейзаж? — спросил художник.
— Да.
— Пока секрет?
Саня кивнул и с грустью подумал, что секретом картина останется, видимо, навсегда. Секретом для всех, а для него самого — загадкой.
Работал он над ней уже два года. Работал упорно, не щадя себя, и в то же время словно отдыхал над ней, отводя душу. Однажды — это случилось год назад — почувствовал, что картина ускользает из-под его власти, не подчиняется его разуму. Она будто сама водила его кистью. Но самое удивительное: это воспринималось не как рабство, а как высшая свобода. Такую же раскованность Саня ощущал, когда писал «Свет и тьму». Вот это его и настораживало: нет ли здесь опять какого-нибудь «первобытного» подвоха?
Странная получалась картина, очень странная… Непонятная для самого художника, будет ли она понятна другим? Не раз порывался Саня смыть краски, очистить полотно. Но рука не поднималась. Вот и сейчас он стоял перед покрывалом и не знал, что делать.
Денис Кольцов подошел к юноше.
— Готовься, Саня, к выставке. Могут, конечно, и поругать. Но на люди выходить пора. Предложим «Наездницу», два-три пейзажа и портреты. Жаль, что «Бригантина» не закончена.
Выставка художников Азиатского континента открылась в Бомбее. Саня дважды побывал там и увидел немало хороших картин. Но и свои полотна, особенно пейзажи, считал достойными приза.
Засыпая накануне знаменательного дня — дня присуждения призов, Саня представлял,
В день присуждения призов они сели перед экраном и подключились к Бомбею. На специальной платформе за круглым столом уже расположились члены жюри — искусствоведы и художники, накануне подробно обсудившие между собой все полотна.
Денис Кольцов отсутствовал, так как среди участников выставки было немало его учеников.
Платформа плыла из одного зала в другой, останавливаясь перед полотнами, достойными внимания.
К удивлению Ивана, Юджин Вест, работавший куда меньше Сани, получил почетный приз. Телезрителям показали этот приз — бюст Леонардо да Винчи из меркурита — редчайшего минерала, найденного пока лишь на Меркурии.
Саня повернулся к брату. «Ай да Юджин!» — говорил его взгляд. Но вот юноша снова взглянул на экран, и улыбка мигом сбежала с его лица: платформа вплывала в зал, где находились его картины.
Члены жюри начали, казалось бы, с похвал, отметив зрелое мастерство юного художника, его высокую технику. «Далась им эта техника», — с неудовольствием подумал Саня. Говорилось и о таланте, заметном в отдельных деталях. Кто-то из членов жюри уточнил: «Талант, закованный в цепи подражательности». Его поддержали, заговорили о вторичности не только в манере письма, но и в самом видении мира. И уж совсем холодом обдали чьи-то слова: «Заданность замысла, спокойствие дисциплинированного мастерства…» О чем еще говорилось? Саня плохо слышал и почти ничего не видел. Словно туман опустился на глаза, уши заложило ватой. Понял лишь, что ни одна картина не удостоилась приза…
— Крепись, малыш, — услышал он голос брата. — У тебя еще все впереди.
— Я что… Я ничего, — вяло ответил Саня и ушел в свою комнату.
Сел, глядя в камин. Перед ним вдруг открылась беспощадная правда о своем творчестве. «Вторичность… цепи подражательности…» — эти жестокие, но верные слова не выходили из головы. Так было с красивенькой «Зимней сказкой», так и теперь… «Меня просто жалели. Из жалости говорили о таланте. Вот Юджину все дается легко, потому что он действительно талантлив. А я бездарность.
Трудолюбивая бездарность».
Вспомнилось детство, когда он вот так же сидел перед камином и думал: «Зачем я здесь?» В душу снова заползала мысль о своей ненужности, «первобытности». Шесть лет он занимается живописью. А чего добился? Научился красиво, «технично» копировать натуру. Но с этим справится и Афанасий, если его как следует поднатаскать… Правда, в мастерской, за дымчатым покрывалом, стоит еще одна картина. Ее пока никто не видел. «И хорошо, что не видел», — подумал Саня. Сейчас она представилась не только странной, но и сумбурной. В лучшем случае — банальный пейзаж.