Мальчик Мотл
Шрифт:
Эх, жаль! Тут только и начинались красивые слова. Пиня только было раскачался, собрался говорить и говорить… Но доктор оборвал его посредине, отхлебнул из стакана и обратился к нему с улыбкой:
— Скажите, что вам нужно?
Тогда снова выступил мой брат Эля и сказал, обращаясь к Пине:
— Что у тебя за манера говорить ни к селу ни к городу?
Пиню это, видно, задело, он отошел в сторонку, зацепился за собственные ноги и ответил сердито:
— Ты лучше говоришь? Говори ты!
Брат Эля подошел к столу и стал рассказывать вкратце нашу историю.
— Приехали
— Ишь ты, как скоро! Скажи, пожалуйста! У него уже до провожатых дошло…
Это не вытерпела моя золовка Броха, оттолкнула брата и стала сама рассказывать все ту же историю, но только по-своему: как эта женщина наказала нам идти до холма, оттуда свернуть направо и опять идти и идти до второго холма. От второго холма пойти влево и идти и идти до кабака. В кабак должен был войти один из нас, встретить там мужиков, пьющих водку. Мужикам надо было сказать только одно слово: «Хаимова», — тогда они поведут нас лесом… Счастье, что у нее манера падать в обморок…
— Знаете, что я вам скажу, дорогие мои женщины? — перебил доктор. — У меня тоже манера падать в обморок. Скажите коротко, что вам надо?
Тут снова выступила мама, и между ней и доктором произошел такой разговор:
Мама. Хотите вкратце? У нас украли вещи.
Доктор. Какие вещи?
Мама. Постель: две перины, четыре подушки большие, и еще две большие подушки, и три маленькие — думки.
Доктор. Это все?
Мама. И три одеяла, два старых, одно новое. И несколько платьев, и платок шелковый, и…
Доктор. Я не об этом. Других несчастий не случилось?
Мама. Какие еще несчастья нужны вам?
Доктор. Я спрашиваю, чего вам не хватает?
Мама. Постели.
Доктор. Это все?
Мама. Мало вам?
Доктор. А билеты у вас есть? Деньги есть?
Мама. Грех жаловаться. У нас есть шифскарты, есть на билеты.
Доктор. Так чего же вам еще нужно? И слава богу. Я вам завидую. Готов поменяться. Я не шучу, я это серьезно говорю. Возьмите себе мой завтрак, нате вам моих эмигрантов, мой комитет, а вы дайте мне ваши шифскарты и билеты, — и я сегодня же уеду в Америку. Что я тут могу сделать, один, с такой уймой нищих, не сглазить бы?
Доктор какой-то… мы и сами не знаем, какой! — решили мы. В общем, нечего медлить. Эля говорит, жалко деньги расходовать. Поедем лучше в Краков. Многие эмигранты едут в Краков. Пусть нам кажется, что и мы — эмигранты.
— Побывали во Львове, надо и в Кракове побывать! — говорит Пиня.
— Чтоб по поговорке было: «Краков и Львов»? — спрашивает Тайбл.
Итак, до свиданья!
XVI. С ЭМИГРАНТАМИ
Если хотите ехать в Америку, езжайте только с эмигрантами. С ними хорошо. Приезжаете в город, — вам незачем искать гостиницу. Она приготовлена для вас заранее. На то и комитет устроен. Он следит за тем, чтобы все для вас было приготовлено. В первую ночь по приезде в Краков нас загнали в какое-то помещение, не то камеру, не то сарай. Там мы пробыли до утра. Утром к нам пришли от комитета и переписали всех по имени. Мама, правда, не хотела называть наших имен, — боялась призыва. Мало ли что может случиться? Но эмигранты подняли ее на смех: какое отношение имеет немец к русскому призыву? Затем всех нас привели в большую гостиницу. Это большой дом со множеством кроватей и бесконечным количеством эмигрантов. «Совсем вроде нашей богадельни!» — находит моя мама. А золовка Броха говорит:
— Давайте лучше дальше поедем.
Я как-то говорил уже вам, что нашим женщинам ничего не нравится. Во всем они находят недостатки. Краков им с первой же минуты пришелся не по душе. Впрочем, мой брат Эля тоже недоволен этим городом. Краков, говорит он, это не Львов. Во Львове по крайней мере есть евреи, а в Кракове — нет. То есть евреи имеются, но какие-то дикие — наполовину поляки: закрученные усы и «проше, пане!»… Так говорит мой брат Эля. Пиня ему возражает. Он говорит, что здесь больше «цивилизации». Хотел бы я знать, что это такое «цивилизация», без которой наш друг Пиня не может обойтись?
В гостинице, которую для нас приготовил комитет, замечательно хорошо. То есть не столько хорошо, сколько весело. Здесь каждый раз знакомишься с новыми эмигрантами. Усаживаются, едят все вместе, рассказывают истории. А какие истории! Чудеса в решете! Чудеса, случившиеся во время погромов, при явке к призыву, при переходе через границу. Каждый рассказывает о своем агенте. Спрашивают друг у друга: «Кто был вашим агентом — рыжий или черный?» И следует ответ: «Не рыжий и не черный, а просто вор».
Рассказываем, конечно, и мы о нашем чуде: как мы перебирались через границу, как познакомились с одной женщиной, как она выманила у нас вещи, как ее люди завели нас в лес, спросили, сколько у нас денег, и вытащили ножи, чтобы нас зарезать. Счастье, что у нашей Брохи манера падать в обморок и что мама подняла крик, — тогда раздался выстрел, мужики удрали, а мы тем временем перебрались на другую сторону… Все внимательно слушают, покачивают головами, причмокивают. Один эмигрант, высокий, с сердитыми глазами и с клочьями ваты в ушах, спрашивает:
— Как она выглядит, эта женщина? Набожная, святоша, с париком на голове?
Услыхав, что наша женщина как раз такая и есть, высокий эмигрант вскакивает и обращается к своей жене:
— Сора! Слышишь? Ведь это та же самая!
— Холера на нее и на всех агентов, господи! — отвечает Сора и рассказывает, как эта самая женщина обманула ее, обобрала с головы до ног и хотела всучить им шифскарты до Америки.
При слове «шифскарты» вскакивает другой эмигрант, портной, с черными глазами на бледном лице, и говорит: