Мальчик на качелях
Шрифт:
– Ваша предусмотрительность была нелишней. С таким аппетитом любой источник мог быстро иссякнуть.
– Осторожность – качество умных людей, – сказала она, и я отнес эту фразу на счет суфлера, занявшего свое место в будке.
– Он сказал вам, где взял деньги?
Очевидно, я поспешил задать этот вопрос. Она отрицательно покачала головой, но чувствовалось, что в запасе есть и другой ответ. Что ж, подождем. У меня были все основания считать, что главный разговор у нас еще впереди.
– Вы только не воображайте, что я встречалась с ним из-за
«Очень трогательно, – подумал я. – И главное – какая последовательность!»
– Скажите, Рита, у Коробейникова есть машина?
– У Коробейникова? – Рита сделала удивленные глаза.
– У директора музея, в котором работает ваш дядя. Только не вздумайте отрицать, что вы с ним знакомы, не говорите на белое черное.
– У него есть машина. – Она была само Безразличие. – Изредка он подвозит меня домой.
– Как вас понимать? Вы встречаетесь?
– Да, мы встречались.
«Универсальное словечко», – отметил я про себя.
– Расскажите подробней, когда и по чьей просьбе вы заказали Юрию копию с картины.
Это был один из главных вопросов, и от того, ответит на него Елецкая или нет, зависело очень многое. Она ответила. Из страха ли, из расчета, глупости или неискушенности – не знаю, хотя всему есть причины.
– Это было незадолго до нашей поездки в Прибалтику, – тихо сказала она. – Олег Станиславович, мой дядя, у которого я живу после смерти отца, любит живопись, вообще интересуется искусством, – он узнал, что я встречаюсь с Юрием…
Надо было закрепить успех.
– Как ему стало известно это?
– Юра несколько раз заходил за мной домой.
– Дядя одобрял ваш выбор?
– К Юрию он относился равнодушно.
– Здоровался с ним?
– А как же. Один раз они даже сцепились из-за живописи, и дядя назвал его профаном.
– Продолжайте, пожалуйста.
– Дядя попросил, чтобы я заказала Вышемирскому копию с одной из тех картин, что висят у него дома.
– Почему он сам не попросил?
– Может быть, из-за той ссоры?
– Он просил сделать копию с любой картины или сказал с какой?
– Картина называлась «Зима в деревне», а кто автор – я не знаю. Дядя называл, но я забыла. Там еще такой снег голубой и телега какая-то едет. Вышемирский сделал копию. Я отдала ее дяде, а он сказал, чтобы я повела Юрия в ресторан и поужинала с ним. Дал пятьдесят рублей.
– Значит, копия ему понравилась?
– Наверное, раз она до сих пор висит у нас дома.
Все. Я был почти удовлетворен. Из ее ответов на множество мелких вопросов я, кажется, нашел один большой ответ. Но главная работа была все еще впереди.
– Как вы считаете, – спросил я, – Коробейников и Олег Станиславович хорошо относятся друг к другу?
Прежде чем ответить, Рита основательно
– Коробейников часто бывает у нас. По-моему, они друзья.
– А за что вы не любите своего дядю? – Вопрос был несущественный, второстепенный, но я позволил себе немного расслабиться.
– Злой он, – ответила она и тотчас спохватилась: – С чего вы взяли, что я его не люблю?
– Мне так показалось, – уклончиво ответил я.
– Вы ошиблись. – В ее глазах появились недобрые огоньки. Все-таки актриса она слабоватая. – После смерти отца он взял меня к себе. Поил, кормил, одевал…
– И все?
– А что еще?
– Угостите меня сигаретой, – попросил я и потянулся через письменный стол. При этом неосторожно задел скоросшиватель, и по полу рассыпалась стопка чистой бумаги. – Не беспокойтесь, потом подберу.
Я прикурил и уселся на место. Наступившую затем паузу Елецкая поняла по-своему.
– Если у вас все, разрешите мне уйти? – спросила она. – Я очень тороплюсь.
– Ну, если очень торопитесь…
Елецкая поднялась и пошла к двери. На этот раз ее походка мало походила на походку манекенщицы.
– Постойте, Рита, – остановил ее я. – Еще один вопрос. Где вы были двадцать четвертого сентября?
– В какое время?
По ее застывшему в ожидании взгляду я понял, что попал в болевую точку.
– Скажем, после двух часов.
– Алиби устанавливаете?
Это была первая попытка уйти от ответа.
– Допустим, алиби.
– Значит, подозреваете меня в чем-то?
«Попытка номер два, – зарегистрировал я. – Будет и третья».
– Присаживайтесь, – предложил я, показывая на стул. – Я забыл отметить вашу повестку, да и протокол надо подписать.
– Вы совершаете ошибку, – предупредила меня Елецкая.
– Поживем – увидим. А пока постарайтесь ответить на поставленный вопрос.
Пока она возвращалась к своему стулу, я обошел стол и поднял лист бумаги. На нем четко отпечатался след обуви. Наш полотер мажет полы какой-то немыслимо едкой красной мастикой, и иногда это стоит иметь в виду.
– Где-то я уже видел такой отпечаток, – высказался я вслух.
– Я не имею к вашим делам никакого отношения, – поспешила заявить Рита. Она заметно нервничала.
– Тем лучше. Остается узнать, где вы были в понедельник. Пустая формальность.
Я не хитрил, для меня это действительно была пустая формальность, так как не оставалось ни малейшего сомнения: Елецкая находилась в доме Вышемирских именно в критическое время, это след ее туфель остался на раскрытом томе из собрания сочинений Бальзака. Как называлась та вещь? «Настойчивость любви»? Я восстановил в памяти выводы из заключения криминалистической экспертизы: на клавише магнитофона в комнате Юрия обнаружены отпечатки пальцев женской руки. В комнате профессора после его смерти побывала только одна женщина. Значит, кассета с пленкой у Елецкой? Или у Юрия? А может быть, у Ольги Верещак? На этом область известного для меня заканчивалась. Я ждал, что скажет Рита.