Мальчик в красной рубашке
Шрифт:
Хуже нет ждать, пока время пройдет. Время будто чувствует, что ты его торопишь, и начинает над тобой издеваться. Это всем известно. Но все-таки дни, остававшиеся до нашего отъезда, проползли. Рано утром мы проводили маму в аэропорт и, не заезжая домой, помчались на восток, в старинный город Весьегонск.
Папа не ошибся — не прошло и шести часов, как мы въезжали в город.
Улица, которую мы разыскивали, оказалась на окраине. Выглядела она совсем по-деревенски:
Теткин дом ничем не отличался от своих соседей. Только на окнах я заметил деревянные резные ставни, свежевыкрашенные голубой краской. Во дворе за деревянным врытым в землю полом сидели двое мальчишек. Перед ними стоял маленький переносной телевизор с тонкой антенной. Наверное, по телевизору показывали что-то смешное: мальчишки дружно хохотали и радостно пихали друг друга локтями. Они так увлеклись, что даже не заметили, как мы отворили калитку и подошли. В это время из телевизора голос известного актера прокричал: «Ну что, Горацио? Дрожишь и бледен? Пожалуй, это не одна фантазия?»
— Вот уж никогда бы не подумал, — громко сказал папа, — что «Гамлет, принц датский» такая смешная пьеса.
Мальчишки подняли головы и с удивлением на нас уставились. Один из них, на вид постарше, встал и слегка смутившись сказал:
— Да нет. Это у нас телевизор так показывает. Совсем испортился. А вы к кому?
— Мы ищем Вязьмикину Веру Ивановну. Она здесь живет?
— Вязьмикина? Нет, такие тут не живут.
— Тут мы живем. Гавриловы, — сказал мальчишка помладше и тут же получил легкую затрещину.
— А ты не суйся, пока не спрашивают! Сбегай-ка лучше — позови мать.
Вскоре из дома вышла полная молодая женщина с добрым усталым лицом.
— Здравствуйте, — сказала она. — Вы кого-то ищете?
— Мы бы хотели видеть Вязьмикину. — сказал папа. — Веру Ивановну Вязьмикину.
Женщина растерянно развела руками:
— Так она ж померла. Года уж четыре тому назад. Васятка, мы сколько времени тут живем?
— Три с половиной года, — не задумываясь отчеканил старший мальчишка.
— Вот, стало быть, тогда и померла. Она ведь одинокая была, ну, нам исполком этот дом и отдал.
— Значит, вы ее не знали? — спросил папа.
— Нет, совсем не знали. И не видели никогда. А вы кто же будете? Родственники?
— Ну, в общем, да. Родственники. Правда, очень далекие. Так, знаете ли, десятая вода на киселе.
— Так, может, вы насчет какого наследства?
— Нет, нет, нет, — поспешно сказал папа. — Этот вопрос нас совершенно не интересует. Нам бы другое узнать: не осталось ли у вас от нее каких-нибудь бумаг, фотографий… Ну, вы понимаете.
— А как
Если снаружи дом был настоящий деревенский, то комната, в которую нас провела хозяйка, выглядела совсем как любая городская квартира: полированная стенка, тахта, покрытая клетчатым пледом, цветной телевизор. Только пол был дощатый, крашеный.
Не успели мы с папой хорошенько оглядеться, как на столе появился чайник и блюдо с румяными пирожками. Папа пытался было протестовать, но хозяйка и слушать не хотели.
— Вот перекусите маленько с дороги, а там, глядишь, и обед поспеет, — говорила она, разливая чай.
— А вы разве не будете? — спросил папа, увидев на столе только две чашки.
— Ни-ни-ни, и не буду. Диета у меня строгая. А вы кушайте, не стесняйтесь. Сейчас я вам ларчик-то старушкин принесу.
Она вышли и вскоре вернулась, держа в руках деревянную шкатулку размером со среднюю коробку из-под торта. Шкатулка когда-то была покрыта лаком, но теперь лак стерся, и шкатулка имела неопределенный темно-серый цвет старого пропыленного дерева. В общем, это был обыкновенный деревянный ящичек с откидной крышкой.
Хозяйка поставила шкатулку на стол и сказала:
— Ну, вы сидите, отдыхайте, смотрите, а я тут рядом, на кухне буду. Кликните, если что.
И она ушла.
— Ну, открывай, — сказал пана.
Я осторожно придвинул шкатулку к себе и вдруг почувствовал, что почему-то волнуюсь. У меня даже ладони вспотели, и я вытер их об штаны. И только после этого открыл крышку.
В шкатулке были письма. Несколько пачек, аккуратно перетянутых выцветшей тесьмой. Под ними ветхая картонная коробка с двумя десятками пожелтевших фотографий, а еще ниже, на самом дне, лежала плоская металлическая коробка, на которой старым русским шрифтом было написано: ЛАНДРИНЪ.
— Знаешь, что такое ландрин? — спросил папа, вынимая коробку.
— Какие-нибудь старинные папиросы, — сказал я. — На портсигар похожа.
— Нет, это конфетки такие были. Леденцы.
Папа осторожно открыл коробку, и мы с любопытством заглянули внутрь. Там лежал совсем маленький, величиной со спичечный коробок, портрет мальчика в красной рубашке-косоворотке. Длинная светло-русая челка падала мальчишке на глаза, а серьезное, немного грустное лицо было усыпано веснушками. Среди старых, пожелтевших бумаг и фотографий портрет казался совсем живым, будто только вчера написанным.