Мальчики из блокады (Рассказы и повесть)
Шрифт:
На следующую ночь он снова разговаривал во сне. И еще подряд три ночи. Каждый раз я просыпался, словно что-то подбрасывало меня на койке, вскакивал, бежал по холодным половицам, расталкивал его безжалостно и при свете голой лампочки видел его одутловатое лицо, на котором каждый раз заново вырастали глаза...
Потом я заворачивался в одеяло и сидел, опустив голову в колени. Я ждал, когда это снова начнется, и проклинал всех на свете - Анастасию Власовну, Гнома, Гришку... Я ждал, ждал, но бред не повторялся. Гном спал крепко, всхлипывая иногда, словно
Утром Гном избегал меня, старательно обходил стороной, заговаривать не пытался, а я делал вид, что не замечаю его.
На четвертую или на пятую ночь я разбудил Гнома и, схватив в охапку одежду и одеяло, выскочил в коридор. В ночной тишине под моими ногами громко скрипели рассохшиеся половицы. Я подкрался к бывшей своей комнате и постучал. Подождав, я постучал еще раз, сильнее. Ни звука. Тогда я ударил ногой в дверь, коротко и зло. Заскрипела койка, зашлепали по полу босые ноги, и за полуоткрывшейся дверью показался заспанный, лохматый Вовка Углов. Он стоял наклонясь вперед, скрестив на плечах худые руки, почесывался. Я шагнул мимо него в комнату.
– Куда, куда?
– забормотал Вовка.
Там, где стояла раньше моя койка, спал теперь Коля Бусов. Он спал на животе, раскинув руки и ноги, будто плыл.
– Чего ты?
– опять спросил Вовка.
Я и сам не знал чего. Пока я шел сюда, я вроде бы готов был на что-то серьезное решиться... Теперь - этот Коля Бусов, а рядом - очертания Гришкиной кровати и сам он, спокойно спящий на спине, руки за голову...
Нет, эта комната была мне уже чужой. Как и та...
Я вернулся к Гному. У него горел свет. Он сидел на койке и ждал меня. Я видел, что он и обрадовался и растерялся, когда я вошел.
Я постелил постель, лег. Гном спросил:
– Ты спишь?
Я молчал.
– Ты не спишь?
Я молчал, но какая-то неуютность была в этом моем молчании, словно не его я обманывал, а себя, и это было противно.
– Ну?
– сказал я наконец.
– Не говори никому, ладно?
– быстро сказал Гном.
– Я... я не буду больше.
– Чего не будешь?
– спросил я, хотя прекрасно знал, о чем он.
– Ну, разговаривать... ночью...
– Ах вот что!
– Я захохотал как-то неестественно громко.
– "Сахар, сахар! Отколите кусочек! Они все мертвые!.."
– Это правда? Я так говорю?
– спросил он тихо.
– А ты что, не знаешь?
– удивился я.
– Нет, - просто ответил он.
– Вот оно что...
– Я как-то даже растерялся.
– У меня все... в сорок первом...
– Гном проглотил слюну, а может и слезы.
– У меня все - мама, тетя, сестренки... я не мог сутки дверь открыть... а на лестнице...
А на лестнице - я догадался - на лестнице никого не было, потому что там все умерли.
– Я изрыл ее топором, и сломал, и вышел...
Мы сидели на своих койках и молчали, а ночь медленно превращалась в утро. Потом Гном сказал:
– Ты не думай, я в дружбу не навязываюсь...
– У тебя Рейкина есть, - не удержался я.
–
Я копал картошку, а следом шли ребята с ведрами - подбирали. Работали тройками - один копал, двое подбирали и носили. Я услышал хруст и понял, что разрезал картофелину, и тут же увидел разрез - сочащийся, розовый... Мне стало жаль клубня, я откопал его, стараясь не запачкать. Меня кто-то позвал. Я обернулся - Гном. Я сразу понял: что-то с ним случилось. Он был жалкий какой-то, губы дрожали.
– Сумку... Мою сумку не видел?
– Нет.
– Я заметил на глазах его слезы.
– Ты чего? Найдешь...
– Уже искал. Я повесил на дерево. Они попросили ящик поднести...
– Кто они?
– Борька...
– Куда ж она подевалась?
– Я все понял.
– Не знаю...
– Не знаешь!
– Я опять разозлился на него.
– Дождался, накопитель! Я вонзил лопату в землю.
– Дождался!
– Что я тебе сделал?
– спросил Гном.
– Что?
Я отвернулся. Но мне хотелось знать, что будет дальше. Я посмотрел через плечо. Гном стоял в конце межи, напротив Борьки, который покачивался, опершись на лопату, и сплевывал себе под ноги. Я не слышал, о чем они говорили, только Борька взял Гнома за курточку, тряхнул и отбросил от себя. Гном упал, медленно поднялся, огляделся вокруг... За кустами кто-то хохотнул коротко и замолк, словно рот ему зажали.
Спотыкаясь, Гном побрел к дороге.
...С другого конца поля, перескакивая через кусты картофеля, неслась Рейкина. Она с ходу набросилась на Борьку, схватила его за волосы, опрокинула на землю, стала пинать ногами. Из-за кустов выскочили его дружки, Рейкина размахивала руками, не подпуская к себе мальчишек, а те окружали ее, пританцовывая и гогоча...
Посреди поля на ящике сидел Гришка. Он подначивал:
– Давай, Рейкина! По роже его, по роже! А вы чего, пацаны! Сдрейфили!.. Хватай ее за волосы, ты!..
Рейкина дралась молча, ожесточенно. Потом вдруг ни с того ни с сего остановилась как вкопанная, огляделась растерянно - Гнома искала, что ли и ее сильно ударили по лицу. Она всхлипнула, закрылась руками, но тут же выпрямилась, схватила лопату, закричала:
– Заразы! Сволочи! Убью!
– Психичка!
– закричал Борька.
Мальчишки отскочили, рассыпались. Рейкина бросила лопату и побежала к дороге. Никто за ней не гнался, но бежала она так, словно ее вот-вот догонят и начнут бить.
Я вернулся к своей меже. Стал искать ту картофелину. Наконец нашел. Она обвалялась в земле и больше не блестела.
На дворе около столовой дымилась куча белесого пепла. Пепел был легкий и светлый, шевелился под ветерком. Подошла Вера Рюмина.
– Что случилось с Валентиновым?
– А что?
– на всякий случай спросил я.
– Да вот - вытряхнул сено из матрасника, поджег, вещи собрал и - на станцию...
Я рассказал ей, что было в поле, только про Рейкину смолчал.
– А вы что, вступиться не могли?