Мальчики из блокады (Рассказы и повесть)

Крестинский Александр Алексеевич

"Мне и тут хорошо". Да, Белый Полушубок так и сказал: "Мне и тут хорошо". Ему хорошо! Всем плохо, а ему хорошо!

Тут я вспомнил мамин наказ. Я выдвинул нижний ящик комода, последний, что остался, и увидел, что он до отказа набит моими старыми игрушками. С трудом я вытащил ящик на середину комнаты.

...В комнате, где на полу тускло мерцали ледяные каточки - когда-то пролили воду, и она тотчас застыла, - в этой комнате я вынимал из ящика игрушку за игрушкой и отбрасывал в сторону. Я собирался расколоть на дрова ящик комода.

С самого

дна я поднял картонную коробку. В ней что-то поблескивало. Конфеты? Быть не может! Да, конфеты! И как много!..

Закоченевшими руками я с трудом развернул фантик. На нем лежал черный хлебный катыш.

СКОЛЬКО РАЗ ПРОЩАЕТСЯ

Когда Матрос и Кавалер ушли на войну, Девочка осталась одна. Она доела свой хлеб и стала думать, кто бы ее накормил. И конечно, в первую очередь вспомнила она Кондитера.

Дверь в кондитерскую лавку была заперта. На окне, как и раньше, стояли Графин и Кувшин. Только пыли и паутины стало гораздо больше.

– Гляди, твоя женка топает!
– сказал Кувшин, увидев Девочку.
– Ножки тоненькие, от ветра качается. Сразу видно: ваша кровь, благородная...

– Хам, наглый хам, - пробормотал Графин, - будешь еще в ногах у меня валяться... Просить будешь, чтобы сторожем в доме оставил. Невежда!

– Я невежда?!
– захрипел Кувшин.
– Вот скажу хозяину - зальет тебя водой, лопнешь!..

В это время Девочка подошла к окну, и Кувшин с Графином прервали свою перебранку.

– Скажите, пожалуйста, - спросила Девочка, - хозяин дома?

– Что надо?
– вопросом на вопрос отозвался Кувшин.

– Мне бы поесть, - тихо сказала Девочка.

– Конфет небось захотела?
– ехидно спросил Кувшин. Он сразу вспомнил Девочку. Память у него была профессиональная.

– Конфет нынче не стало, - вздохнул Графин, - и вина нет. Видите, я стою совершенно пустой.

– Даже квасу нет, - проворчал Кувшин.
– Простого квасу и то не выдают.

– Пропустите меня к хозяину, - попросила Девочка.

– Сначала экзамен, - сказал Графин.
– Теперь такой порядок. Сначала экзамен.

– Время военное, сама понимаешь, - подтвердил Кувшин.
– Везде пропуска требуют. У нас тоже. Значит, так, вопрос первый: сколько раз прощать надо?

Девочка задумалась. Она вспомнила своих друзей, Матроса и Кавалера. Сколько раз причиняла она им боль - столько раз они ее и прощали. Прошлый раз, обежав весь город, они чудом нашли ее здесь, на кондитерском складе, где она заворачивала конфеты в красивые фантики и к тому времени уже успела завернуть два миллиона девятьсот семьдесят пять тысяч и еще триста семьдесят одну штуку, - но даже тогда ни Кавалер, ни Матрос не сказали ей: "Смотри, последний раз прощаем тебя!.." Нет, они просто отвели ее домой, вымыли, наполнив ванну душистой мыльной водой, накормили горячей картошкой с постным маслом и селедкой, а в тарелке плавали серебристые кружочки лука... Напоили крепким и душистым чаем с бубликами и долго пели около ее кровати веселые рыцарские песни, а она засыпала и просыпалась, и голоса их переходили из яви в сон и обратно...

Правда, Кавалер был обидчив. Чуть что,

он надувал губы, как маленький, и отворачивался. Поводов для обид было предостаточно. Кто-кто, а она обижать умела. Но стоило ей попросить у Кавалера прощения, погладить его по руке или потереться щекой о его ладонь - он тотчас оттаивал.

– Ну-с, так сколько раз прощать можно?
– нетерпеливо спросил Графин.

– Много, - сказала Девочка.

– Что такое "много"!
– закричал Кувшин.
– Знать надо: первый раз прощается, второй раз обещается, а на третий раз не пропустим вас! На третий, запомни!

– А вот скажите-ка, - спросил Графин, - если в одной стороне кислое, в другой - горькое, в третьей - соленое, а в четвертой - сладкое, вы в какую пойдете?

– В сладкую!
– не задумываясь, крикнула Девочка.

– Вам нельзя отказать в сообразительности, - заметил Графин.
– А как вы считаете: что самое дорогое в жизни?

Девочка снова задумалась. Она стала вспоминать самые дорогие вещи, какие ей только приходилось видеть. Пианино? Очень дорогое! Но рояль, наверно, дороже...

– Рояль, - сказала Девочка.

– Дура!
– крикнул Кувшин.
– Деньги! Деньги - самое дорогое. Деньги всё. Был бы я полный денег - горе не беда! Тройка с минусом. Проходи, чего стоишь!..

Девочка внезапно почувствовала: словно магнитом втягивала ее эта лавка, дверь которой сама распахнулась навстречу...

– Ну что вы всегда так орете, Кувшин, - поморщился Графин.
– Я буквально весь дрожу от вашего крика. Сразу видно: вам никогда не доводилось бывать в приличном обществе, куда допускается только благородная посуда. Господи! Стоишь, бывало, в горке, кругом фужеры, рюмки, бокалы, уроженцы Берлина, Праги, Вены!.. Тонкие штучки, доложу я вам, не чета некоторым...

– Чихал я на твою горку!
– заорал Кувшин.
– До квасу дожить бы!..

Тем временем Девочка вошла в кондитерскую и поразилась ее тишине и мрачности. Полки были пусты. Только на одной из них стояла раскрытая и тоже пустая конфетная коробка, как бы напоминая, чем здесь когда-то торговали, да на прилавке громко и быстро тикал будильник.

– Нынче все дорого, особенно продукты питания, - услышала Девочка знакомый голос. За прилавком вырос Кондитер. Пожалуй, он тоже сник, по сравнению с мирным временем, этот Кондитер, но еще держался и казался даже толстым в своей черной меховой кацавейке, надетой на плотную красную рубаху. Лицо у него было белое и плоское, почти гладкая поверхность, точно утюгом по нему прошлись.

– Может быть, надо вымыть пол или вытереть пыль?
– спросила Девочка.
– Я могу это сделать за кусочек хлеба...

– Нет-нет, полы мы не моем, - сказал Кондитер, глядя ей прямо в глаза.
– Воду далеко таскать, не моем. А пыль у нас Пантелей Иваныч обтирает. Пантелей Иваныч!
– крикнул Кондитер. Тотчас в лавке появился кот. Шкура на нем была точно шуба с чужого плеча. Желтые глаза печальны. Сильно поредевший, но еще пушистый хвост безвольно висел.

– Пантелей Иваныч, - приказал Кондитер, - а ну-ка, подмети!