Мальчишечье море
Шрифт:
После наставала очередь Брая. Ему доставалось меньше всех, он младший, его больше любили. Батон проходился по его увлечениям, на которые тот тратил свои карманные деньги, а потом, тыча толстым пальцем в мою сторону, объяснял моему брату, что не стоит брать пример с дылдака и нужно думать своей головой, иначе его будут точно так же унижать и вылавливать после уроков. На этом нравоучения для Брайана заканчивались, и отец вновь принимался за нас с матерью. Своего рода луп [6] . С чего начал, к тому и пришёл. Наоравшись до хрипоты и разнеся всё вокруг, батон отправлялся в паб: залить своё горе стаканчиком виски (ему так не повезло с семьёй: жена – дура, дети – неблагодарные свиньи). Своеобразный ритуал выходного дня.
6
Фрагмент
На сей раз семейные разборки начались из-за мамы. Она работала в социальной службе медсестрой и занималась тем, что ходила по домам, где жили одинокие пожилые люди, контролировала, чтобы те вовремя принимали свои таблетки, делала уколы, ставила капельницы и катетеры, измеряла им давление, помогала с уборкой и просто беседовала с ними. Старикам, живущим без родственников, многого не нужно – главное, чтобы их слушали.
Когда я был помладше и посещал начальную школу, мама частенько брала меня с собой (потом эта привилегия принадлежала исключительно Браю). И я вместе с ней выслушивал их истории, как они когда-то были молодыми. Глядя на их морщины, беззубые рты и жиденькие волосики, сквозь которые просвечивала необычная, по сравнению с их лицами, гладкая тонкая кожа, мне с трудом верилось, что много лет назад эти древние старики и старушки учились в школе, в университете, мечтали, пели, танцевали, любили и были любимыми.
У отца возникли серьёзные вопросы относительно того, почему мама стала частенько задерживаться на работе. И действительно, всю последнюю неделю она возвращалась домой уже после семи вечера, приходила уставшей, объясняя это своей занятостью – ей поручили опекать слишком много стариков. Высказав свои претензии по этому поводу и выслушав от мамы её оправдания, батон, не найдя больше других слов, набросился на неё с кулаками. Вот на это мы не могли смотреть спокойно, и вступились за мать. Я вцепился в отца сзади, пытаясь скрутить тому руки. Мой восьмилетний брат повис на нём, обхватив его шею, но наших хилых сил не хватило, чтобы удержать разъярённого громилу ростом за шесть футов.
В беспечном радужном детстве у нас с Брайаном был свой уголок, своего рода укрытие на время отцовского урагана. Тогда мы его ещё боялись и считали, что он прав. Раньше в глубине нашего заднего дворика находился сарай, где отец держал инструменты и садовый инвентарь. Осенью туда убирали на хранение два велосипеда: один мой – ярко синий пешли, второй – трехколёсный чоппер, принадлежащий Браю. При первых признаках назревающей бури я хватал хныкающего брата в охапку и нёсся к гостеприимно распахнутой дощатой дверце, за которой нас укрывал полумрак, пропахший краской, удушливой пылью и сухой травой. Мы сидели там, пока нас не звали обратно. Иногда я, набравшись смелости, ходил в разведку: заглядывал в кухонное окно или пробирался в холл через парадный вход. С тех пор многое изменилось. Сарай снесли, и теперь на его месте располагалась оранжерея – подобие зимнего сада, да и мы больше не прятались, а смело бросались в бой. Но кое-что осталось по-прежнему: все мы до сих пор нуждались в месте, где можно отдышаться и набраться сил.
Пока мы втроем возились и кричали друг на друга, мама спустилась в подвал и закрылась в небольшой прачечной, оборудованной стиральной машиной и сушилкой. Она часто так поступала, когда обстановка в доме накалялась до красного уровня, и вообще проводила там много времени. Просто молча уходила, предоставляя нам право самим разруливать обстановку.
Итог нашей схватки был плачевен: мне разбили нос, а Брая отшвырнули к стене, как щенка. И нам пришлось с позором покинуть поле неравного боя.
– Чёртовы выродки! – неслось нам вдогонку. – Мел! Вот так ты воспитываешь наших сыновей! Эти бестолочи…
Последние слова поглотил звон разбитой посуды. Отец остался один и принялся крушить, уже в который раз, кухню. Что-то металлическое упало с грохотом на пол, и раздался рёв. Прекрасно, пусть сломает себе руку или отдавит пальцы, а лучше проломит свою голову.
Равнодушно вслушиваясь в жалобный вой отца, я отправился приводить себя в порядок – нужно было смыть кровь с лица, – а Брайан сбегал на второй этаж (вероятно, он забрал игрушечный световой меч, с которым никогда не расставался), торопливо спустился обратно, и, как специально, хлопнул входной дверью. Я ещё подумал тогда, что он поступил очень благоразумно и мне может тоже стоит смотаться из дома, чтобы пережить бурю, но передумал. Мне было страшно оставлять маму наедине
Потому рассудив здраво, я заперся в своей комнате. Вместо дворового сарая появился новый укромный уголок, где мне нравилось проводить много времени. Ноутбук, наушники и синтезатор преклонных лет – всё, что было нужно, чтобы попасть в сказочную локацию, иллюминированную ярким светом, где так спокойно и радостно, где по-настоящему интересно и где забываешь на некоторое время о серой, безрадостной и неутешительной действительности.
EDM [7] . Вот мой бог и мой мир. Музыка, которую можно сравнить и поставить только в один ряд с классической, настолько она многогранна и беспредельна. Бесчисленное число основных звуков и их вариации, которые слой за слоем наполняют бездну, словно морская вода. В них можно погрузиться, нырнуть и даже плавать, но достать до дна невозможно – его просто не существует. Многие скептики усмехнутся и скажут: «Да что может ваша музыка, созданная с помощью звуковой карты компьютера. Она никогда не будет звучать, как живая. Глас машины. Ей не достичь теплоты исполнения настоящего музыкального инструмента». Но глупые, как же они заблуждаются. Ни одна гитара и ни одно фортепьяно не дадут ту безграничную свободу в высоте, громкости, длительности и тембре, которую может подарить сгенерированный звук. Электроника словно создана для того, чтобы каждый мог построить свой собственный мир, как сделал это я, открыв её для себя два года назад.
7
Электронная танцевальная музыка (англ. EDM – Electronic Dance Music).
Сначала появился синтезатор. Его подарила мне тётя Эбби – сестра матери, – которая живет в Понтипридде, и преподаёт на кафедре античной философии в местном университете. Она неординарная личность: родила в пятнадцать сына от какого-то проходимца и, не смотря на все трудности, сумела получить неплохое образование. Сколько её помню, Эбби всегда одевалась просто, без изысков, нарочито небрежно – в брюки и рубашки мужского покроя. Короткая стрижка, в губах зажата неизменная тонкая папироска. Тётка громко говорит, вероятно, всё дело в привычке. Попробуй-ка весь день читать лекции, да ещё так, чтобы тебя услышали на последних рядах в огромной аудитории олухи-студенты, отходящие после ночного загула.
Мой отец Эбби ненавидел. Он называл её эта, и когда тётка заглядывала к нам в гости, старался слинять из дома. Эбигейл Мортон, единственному человеку, навещавшему нашу семью, было одиноко – её сын, Харди, давно вырос, выучился на звукоинженера и уехал в Ниццу. Сейчас ему уже около тридцати. По какой-то непонятной для меня причине он не общается со своей матерью, и когда тётка гостила у нас, то они с мамой часто его вспоминали. Эбби в такие моменты всегда становилась грустной, а мама старалась её как-то утешить, подбодрить. Они тихо в полголоса говорили о Харди, до меня иногда долетали обрывки фраз: «…он связался с плохой женщиной…» или «…настоящий кобель…». Я не подслушивал, у меня просто очень чуткий слух. В их размеренном едва слышном говоре мне чудился спокойный рокот летнего моря. Волна ласково, нежно набегает на берег, чуть обдает успевшие нагреться камни, и, кажется, что они слегка шипят, остывая. Потом вода отползает назад, и галька, обсохнув, снова раскаляется от жаркого ослепительно-желтого солнца.
Антикварный синтезатор раньше принадлежал Харди, он учился играть на нём, когда ему было столько же, как и мне. Так что этот аппарат древний, точно Кардиффский Касл Мот, и весит, как два булыжника, целых двадцать восемь фунтов. У него западают несколько клавиш, звуки кажутся смешными, плоскими и жестковатыми, нет многих функций. Чтобы подружить его с ноутбуком мне пришлось перелопатить кучу драйверов, но всё-таки он мой и другого пока нет, и не будет. Зато я знаю все его капризы. Иногда синт начинал тихо звучать, тогда мне не оставалось ничего иного, как стащить у отца из шкафчика в ванной початую бутылку Дениелса, и протереть платы и резинки алкоголем. Стоит моим пальцам коснуться клавиш, и я забываю о том, что смешон и неуклюж, о проблемах в школе и семье. Мелодии у меня выходят пока неказистые, сырые, но сочиняю я их самостоятельно и могу часами подбирать полутона и тональности. Если у меня получается достаточно связанный и гармоничный аккорд, я испытываю кайф, не знаю, как назвать ещё это чувство – эйфория, полёт. Была бы моя воля, я бы вообще не вылезал из своей норы, так бы и сидел, отгородившись от всех людей. От всех кроме, Сэнни, Брая и мамы. Они три самых дорогих для меня человека.