Мальчишки, мальчишки...
Шрифт:
И они пошли по полю, вспугивая жадных крикливых грачей.
Только стали ребята трудиться дальше, глядь — бежит к ним от школы Груня Жакова, ревет ревом. Что у нее случилась за беда? А она подбежала к мешкам с картошкой, топает лаптями, что-то шумит — ничего не разобрать за плачем.
— Что с тобой, Груняшка?
— У-у, у-у-у… Ойе-ие… Сами ушли, сами тут работаете, весело вам, а я там… У-у-у… Ойе-о-о… Одну бросили-и…
— Почему одну? Ведь ты у нас, Груняшка, старшая над первоклассниками, кролиководами.
— Не хочу я больше к ним! Не хочу с ними! С вами охота. Вы тут вместе, а я там маюсь
Олёнка Минина нахмурилась, хотела сказать: «Как же ты так, Груняшка? Ведь ты пионерка, должна дисциплину понимать», — и тут у нее из-за спины вывернулся Иванко Тетерлев:
— Какой из нее, Олёна, из девки, толк в бригадирах? — Тут, сообразив, что Олёнка и сама не парень, смешался маленько, но ненадолго: — Я ведь говорил: ставь бригадиром меня. Вот и ставь давай.
— Так ведь там, Иванко, первоклашки, младший народ, особая статья, потому и Груняшка сбежала. Они еще маленькие.
— Что такое — маленькие? По восемь, по девять лет — маленькие тебе? Я в их годы уже косил! Не умеет она руководствовать — вот и вся беда. Велико, право, дело — кролей кормить!
— Ну иди, попробуй, что ли. Как, ребята?
— Иванко справится!
— У него не поволынишь.
— Сам будет первый работник и другим лениться не даст.
— А говорили недавно, что Иванко жадный, только для себя старается! — вмешался в общий одобрительный гул Артёмко Дегтянников. — Что-то это…
— Что же, что жадный? — послышались неуверенные голоса. — Пускай теперь за общее дело порадеет. Зато у него все одно к одному. И работать у него будут, он баловаться-то больно не даст.
— Работать бу-удут! — гудел Иванко. — Я им хвосты-то нажучу!
— Ну, значит, решено! — сказала Олёна. — Ты, Груняшка, оставайся, хоть ты и недисциплинированная оказалась пионерка, а мы пойдем посмотрим, как там с кроликами дела…
Груня с радостью схватила лопату, а Иванко с Олёнкой двинулись к школе.
Там, конечно, они не застали никакого порядка: лишь несколько крохотных пучков зеленой травки лежало перед кроликами, и они их доедали. На дворе катался шар из ребячьих тел. Иногда из него кто-нибудь выпадывал, промаргивался и снова нырял в кучу. Девчонки с визгом бегали друг за другом. Время от времени Жилочкина, проводившая занятия с четвертым классом, высовывалась из окна и кричала на ребят, но это были бесполезные крики. А то выбегали из школы несколько четвероклассников и начинали растаскивать кучу малу. И сами в ней исчезали. Выбирались с трудом; шли обратно, отряхиваясь и разводя руками. И верно: что тут поделаешь! Одна Дуся Курочкина, наверно, могла воздействовать на них, но она находилась в это время на пионерском поле, садила картошку.
Только кролики сохраняли полное спокойствие. Особенно хорош был Яков: в своей клетке он стоял колом, глядел вокруг бодро и весело, словно сытый бравый солдат накануне смотра.
Тут-то Олёна Минина оценила достоинства Иванка Тетерлева. Он не спеша подошел к куче мало, нашел удобное место и ужом полез внутрь. Движения кучи становились все тише, тише, будто ее кто-то держал изнутри, и она стала распадаться. Ребята по одному отваливались, падали на полянку и отпыхивались. Новый бригадир тем временем
— Если мало принесете — не приму! — кричал им вслед Иванко, и они слушали его со страхом и понимали, что мало нарвать совершенно невозможно.
А мальчишек Иванко отправил в лес — делать метелки для чистки клеток. Сам он остался и сразу начал что-то обкапывать, мастерить какие-то совки.
«Пойдет тут теперь дело!» — с облегчением думала Опёнка, возвращаясь на поле.
После того как посадили картошку, можно было уже не торопиться особенно: главное сделано. Однако ребята понимали: весенний день год кормит, — и после занятий, пообедав, тянулись на поле. Теперь надо было садить горох, бобы.
День за днем май шел на убыль. Глядь — и занятия кончились. Впереди лето! Но сначала было собрание около школы. На бричке приехала из Кочева важная тетя в очках. Ребята ходили по домам, собирали лавки, несли их к школе, ставили на полянке перед нею. Вечером на них сели те, кому предстояло получать табели. И родители сидели тут же, и еще набралось много народу из деревни — большинство лягаевских жителей приходилось родней друг другу. Вообще далекие коми-пермяцкие села не богаты событиями, жизнь здесь течет в каждодневном труде и житейских заботах, иногда люди подолгу не собираются вместе, занятые своими делами, поэтому выпуск в школе, хоть и четырехклассной, — событие, да еще какое! А тут сельская молодежь разнесла весть, что вечером у школы будет даваться представление, пектакль. «Что же это за такая чепуховина?» — подумали сельчане. И пришли почти все, даже древние старухи.
Важная тетя произнесла речь о пользе учения и стала выдавать табели. Трое будущих четвероклассников получили похвальные грамоты; Олёнка Минина, Артёмко Дегтянников и Иванко Тетерлев. Они возвращались на свои места радостные, пунцовые от гордости: Иванко с Артёмком к своим родителям, Олёна — к бабушке Окуле. Мать с отчимом так и не приехали с выселка, хоть и обещались загодя. Обидно, конечно, да что тут сделаешь!
Те, кому предстояло в этом году оставить школу, поглядывали на младших хоть и снисходительно, но и с некоторой завистью: у них небось все позади, а у четвероклассников впереди целых два экзамена, да каких сложных — по письму и по арифметике.
Трофимко Дегтянннков, после того как Артёмков табель посмотрели довольные родители, взял его, повертел перед глазами и показал Тявке. Она клацнула зубами, закрутилась между ног зрителей и — понеслась по поляне с квадратиком серой бумаги. Трофимко завизжал, и вся дегтянниковская семья, сорвавшись с места, кинулась ловить пакостливую собачонку.
Церемония вручения табелей тем временем продолжалась. Когда же она кончилась и важная тетя поздравила учеников и родителей с окончанием учебного года, вышла взволнованная Муся Жилочкина и сказала, что силами деревенской молодежи сейчас будет дан концерт. Три девушки в коми-пермяцких национальных нарядах запели народные песни. Им подыгрывали плотник Ониська — на балалайке, и Тимофей Кучевасов — на гармошке-двухрядке. Девушки попели, чинно удалились, и тут снова явилась на сцену Муся — встрепанная, будто бы испуганная.