Мальчишник
Шрифт:
Инна Юрьевна вернулась с экскурсией поздно: ей заменили последний маршрут, и она ездила в Бахчисарай, что совсем не близко от Ялты. Наша встреча была перенесена еще на день.
И вот мы с Викой спускаемся с «литфондовской горы» на улицу Кирова и начинаем искать дом № 22, у которого, как нам было еще сказано, на филенке дверей нарисован портрет собаки и написано: «Здесь живу я».
Надеждина действительно жила рядом с Домом творчества Литфонда, и дом действительно был хитро запрятан в серии таких же староялтинских построек и различных зеленых насаждений, густо разросшихся. Наконец Вика обнаружила дом и дверь с рисунком собаки и надписью. У порога — два больших лавра, пальма, куст иглицы понтийской, цветущей красными шариками. Глициния с широко разбросанными по стене фиолетовыми гроздьями, полными
Я давлю кнопку дверного звонка. Из других дверей, которые, как потом выяснилось, были еще в доме сбоку, появляется невысокая женщина в скромном сером платье, гладкие седеющие волосы собраны сзади под широкую заколку-скобку с продернутой палочкой. Темные живые глаза, приветливая улыбка. У ног — маленькая белая кучерявая собака.
Пожимаем руки. Знакомимся. Инна Юрьевна говорит, показывая на собаку:
— Чем.
— Чем?
— Так его зовут. Пойдемте в дом, я вас познакомлю с другими моими зверями.
Но тут у самых наших ног на предельной скорости пронесся худой и всклокоченный кот, про которого вполне можно сказать образина.
— Най.
— Най?
— Найденыш.
В Ялте найти кота, конечно, проблема: если учесть, что коты дремлют чуть ли не под каждым кустом.
Дом Инны Юрьевны Надеждиной был наполнен голосами попугаев и кенарей. В аквариуме, где среди водорослей, как среди лесных зарослей, виднелся старинный, и я бы сказал, шотландский замок с башнями, как шахматные фигуры — черные ладьи. У входа в замок, на дне, лежал черный тритончик, растопырив лапы.
— Мыс Плака, и дом на нем, — сказал я, разглядывая замок в аквариуме.
— Лучше произносить Плака, ударение на последнем слоге, — вежливо подсказала мне Надеждина.
— Чей замок на мысе Плака? — поинтересовалась Вика, попутно разглядывая птенцов попугаев, которые грелись под лампочкой в деревянном ящике, похожем на скворечник.
— В последнее время он принадлежал Гагариной. А дом генерала Бороздина в Кучук-Ламбате не сохранился, — продолжала Инна Юрьевна. — Стоял на западной стороне мыса, почти у самого моря.
— Мы так и думали, — кивнула Вика, а сама осторожно, одним пальцем, поглаживала птенцов попугаев. — Значит, первое чувство нас не обмануло. Даже морскую лампаду мы нашли или сочинили.
— Вы ее сочинили. Лампады уже нет. Прожектор.
— Незначительная провинность по сравнению с тем, что сочинил Павлуша Вяземский о Лермонтове и Адель де Гелль. — Вика закрыла ящик с птенцами попугаев.
— Понимаю, что вас привело в Кучук-Ламбат, — кивнула Инна Юрьевна.
— Да, — подтверждаю я. — Захотелось увидеть то, чего, собственно, в жизни и не было, но что могло бы быть.
— Могло. И Пушкин мог бы здесь быть, хотя четких прямых свидетельств этому не знаю.
— Прямые четкие свидетельства имеют старик садовник в Карасане и старый путеводитель, — сказала Вика. Теперь она вместе со мной рассматривала подводный замок в аквариуме и тритончика, его хозяина.
Инна Юрьевна смеется.
Так завязалась беседа с экскурсоводом ялтинского бюро экскурсий и путешествий Инной Юрьевной Надеждиной, тридцать лет рассказывающей людям о Крыме. Начала она рассказывать о Крыме и нам. Почему сосны мог посадить Николай Раевский? Потому что женился на дочери Михаила Михайловича Бороздина Анне Михайловне и в приданое получил имение Карасан. Так что в Карасане поселился друг Пушкина молодой Раевский с молодой женой. Примерно 1838 год. Да, тот самый Раевский, который мальчиком участвовал в Бородинском сражении. Мог Пушкин побывать в этих местах? Мог. Когда он гостил у генерала Раевского в Гурзуфе, не исключено, что Раевские вместе с Пушкиным наезжали в гости к Бороздиным в Кучук-Ламбат. Бороздины и Раевские — родственники: Андрей Михайлович Бороздин был женат на сестре генерала Раевского Софье Львовне Давыдовой. Единоутробной сестре, если быть точной.
— Ну да, а Карасан по пути в Кучук-Ламбат, — уточнил я.
— Совершенно верно. Но нынешние дома в Карасане и в Кучук-Ламбате гораздо
— Что ж, одну легенду написал распрекрасный Павлуша в восьмидесятых годах прошлого столетия, другую, в восьмидесятых годах нынешнего столетия, сочинил садовник санатория «Карасан», — сказал я.
Вика, слушая Инну Юрьевну, уже села за стол и на листке бумаги быстро вычертила табличку: Бороздины — Раевские. Для нашего архива. Архив уже достиг трех огромных папок. Ценен он кому-нибудь еще, кроме нас? Вряд ли. В нем сплошной романтизм.
Тритончик по-прежнему стерег свои аквариумные владения. Перекликались попугаи, не умолкали кенари. Потом еще выяснилось, что во двор заглядывают белки, приходит еж. Белкам Инна Юрьевна кладет орехи, а ежу и коту Найю ставятся блюдца с молоком. Что, если посоветовать Инне Юрьевне ставить блюдце с молоком и для гномов? Но я подумал, хватит с нее и этих забот, и поинтересовался только, что за имя у собаки — Чем? Странное.
— Полностью зовут Чемлек. Хотите знать, откуда это имя?
— Да, — не выдержала уже и Вика.
— У меня была экскурсия в Алупку, как мы говорим «с моря»: группа приехала на катере. В парке Алупкинского дворца ко мне подошла собака. Я сказала ей: «Здравствуйте, собака». Она прошагала с моей группой по всему маршруту по парку, внимательно слушая, как я рассказываю о ландшафтных достопримечательностях. Кстати, в алупкинском парке побывал Василий Андреевич Жуковский, сделал несколько рисунков. Потом мы пришли ко дворцу. У входа я сказала: «До свидания, собака». И с группой вошла во дворец. Парадный кабинет. И только обратила внимание группы на портреты хозяев дворца графа и графини Воронцовых, как появляется эта собака и — ко мне. Ее, конечно, ловят служители и, мягко говоря, выдворяют из графского дворца. Я с группой перехожу в ситцевую комнату. И вновь собака. И служители вновь ее выгоняют. Переходим в малую гостиную — опять собака. И сидит, и не где-нибудь, а у знаменитого из черного дерева с черепашьими панцирями шкафчика графини Воронцовой. И опять — выгоняют. Заканчиваю рассказ о малой гостиной, переходим в голубую гостиную, в которой стоит мебель, привезенная из одесского дома Воронцовых, а значит, на этой мебели мог сидеть Александр Сергеевич Пушкин. Моя группа уже ждет, появится собака или нет? Появляется. Пытается еще залезть в камин из каррарского мрамора, спрятаться. И снова ее выдворяют. Группа уже не столько слушает меня, сколько наблюдает за событиями с собакой. В зимнем саду — опять собака. Ее пытаются поймать, и она падает в фонтан. Ну, понимаете, что тут началось… Смех, беготня среди мраморных скульптур. Собаку вытаскивают из фонтана, она вырывается и уже мокрая бегает по зимнему саду. На глазах, между прочим, у самой императрицы Екатерины II, которая тоже представлена в зимнем саду. А потом — ко мне. Прижалась и сидит. Короче говоря, я на катере возвращалась из Алупки домой в Ялту уже с собакой. Привела. Накормила. А надо вам сказать, что жила я одна. Не было ни канареек, ни попугаев, ни тритона. И вот — собака. Позвонила подруге. Так и так. У меня собака. Рассказала историю с дворцом, с фонтаном. «Как ты назвала собаку?» — интересуется подруга. «Я еще не придумала». — «Тебе она нравится?» — «Очень. Я теперь не одинока. Собака сама нашла меня». Надо вам сказать, что в юности, девочкой, я жила в Ленинграде. Перенесла блокаду. У меня все погибли. В Ялте я с 45-го. «Она упала в фонтан?» — переспросила подруга. «Да. Представляешь, во дворце». — «Считай, что она сама себя окрестила, — засмеялась подруга, она тоже экскурсовод. — Имя твоей собаки… Чемлек. Тогда будет снисхождение императрицы. Надеюсь». Подруга имела в виду Екатерину II, конечно. Я тоже долго смеялась. Вы не догадываетесь почему?
— Нет.
— С тех пор я стала графиней Воронцовой. Ну, а это — мой дворец. И парк вокруг дворца, который, между прочим, посадила я, — и лавровые деревья, и пальму, и глицинию. Дело в том, что Чемлек имя собаки графини Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой.
— Чемлек, — повторила Вика.
— Сокращенно — Чем. Он первым поселился в моем доме. Затем уже поселились канарейки, попугаи, тритон и кот Най.
— На входных дверях кто нарисовал портрет Чема? — поинтересовался я. — Кто из неизвестных мастеров?