Мальдивская загадка
Шрифт:
– Теперь это под силу одному лишь Аллаху,- спокойно возразил Азим, сжимая руками штурвал и отдавая команды Фаузи, который помогал ему сражаться с натиском волн.
– Шпангоуты - самое слабое место моего судна!
– добавил Азим, обращаясь ко мне, пассивному зрителю внушительного спектакля.
С чувством тревоги и восхищения смотрел я, как построенное Азимом суденышко с грацией танцовщицы вписывается в движения беснующихся волн. Попытайся оно воспротивиться им было бы раздавлено, как яичная скорлупа под натиском тысяч китовых брюх. Время от времени, когда какая-нибудь волна сбивалась с ритма бешеной пляски, дерево издавало громкий треск, и мы с Азимом обменивались слабыми улыбками. Обоим
Съезжая в глубокие ложбины между волнами, мы видели бутылочную зелень склонов с шипящими гребнями наверху, которые грозили обрушиться на нас. Но судно успевало взмыть по крутому склону, и гребни лишь поглаживали его борта. Забавно было наблюдать летучих рыбок. Им уже не удавалось подолгу парить над морем. Только взлетят над волной, как их встречает следующая, так и прыгали они с гребня на гребень, словно лягушки.
Но "Шадас" держалась молодцом. Четырнадцатиметровая длина и плавные обводы позволяли ей благополучно переваливать через могучие валы. Благодаря малым размерам она свободно скользила между волнами и пропускала под килем тысячетонные горы воды. Будь "Шадас" немного длиннее, она сломала бы себе хребет на высоких гребнях или между ними.
На быстрине волнение приняло беспорядочный характер, и волны дыбились перед нами, словно дикие жеребцы. Да и ветер как-то особенно яростно свистел в снастях. Однако чем сильнее бушевали стихии, тем очевиднее становилось, что судно Азима выдюжит. Недаром мое детское представление об океане как о злой силе давно уступило прямо обратному восприятию. "Дружелюбный океан",- говорил я себе, глядя на грозное и прекрасное проявление могущества нашей матери-природы, милостивой к тем, кто приноравливается к ее ритмам, вместо того чтобы противоборствовать им.
Азим и Фаузи мастерски управляли судном. Временами сила ветра возрастала до такой степени, что приходилось изменять курс и ложиться в дрейф, тем не менее пополудни мы уже различали вдали пальмовые кроны, когда "Шадас" взмывала на гребень. При тихой погоде пальмы было видно с моря на расстоянии 10 миль, песчаные пляжи - за 3-4 мили. Забравшись на мачту, Фаузи объявил, что впереди Гааф - Ган, и мы внесли поправку в курс. Вскоре выяснилось, однако, что это был не Ган, а Ваду.
Море несколько присмирело; и ветер перестал завывать в снастях. Видимо, мы вышли из быстрины и очутились под прикрытием каких-то рифов. Распознав хавитту на Ваду, мы еще раз изменили курс и пошли при переменном ветре вдоль тянувшихся слева по борту берегов и рифов атолла Гааф.
Аллах был милостив к правоверному Азиму, и наш капитан, промокший насквозь от соленых брызг, с благодарной и гордой улыбкой провел "Шадас" в лагуну Гаафа и бросил якорь у подветренной стороны Гана.
"Волнующие тайны, которыми богаты многочисленные острова и рифы Мальдивов... радость и удовлетворение от их исследования не поддаются описанию. Мало просто испытать эти чувства - их следует смаковать. Ибо речь идет о радости от встречи с тем, что до сих пор было сокрыто для большинства людей" [48].
И вот снова Мале. Приблизились ли мы к ответу на загадку?
Когда мы, погрузив в числе прочего трех каменных львов и быка, простились с Гааф - Ганом и взяли курс на север, в небе снова царствовало мальдивское солнце. Бог морей примирился с ветром, хоть
В положенное время Азим сверился с часами, передал штурвал Хасану и - единственный из четырех мусульман на борту - опустился на колени, чтобы отбить поклоны в сторону Мекки. Заккариа был занят чисткой рыбы, а Манику Дон Манику возился со своим передатчиком. Юхансен и Миккельсен разбирали на палубе черепки, подставив спину жгучему солнцу. Что до меня, то я сидел на рубке, поглядывая на скользящие мимо островки и рифы, и сверял их названия с длинным перечнем в брошюре Хасана Манику. Заключительные слова его введения как нельзя лучше подходили к моему настроению в эти минуты:
"Волнующие тайны, которыми богаты многочисленные острова и рифы Мальдивов... радость и удовольствие от их исследования не поддаются описанию. Мало просто испытывать эти чувства - их слудует смаковать. Ибо речь идет о радости от встречи с тем, что до сих пор было сокрыто для большинства людей" (Maniku (1983, р. 3).).
И вот снова Мале. Приблизились ли мы к ответу на загадку?
ЧЕТВЕРТОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Четвертое путешествие
Глава XI. Откуда пришли буддисты?
В логово льва
Собираясь охотиться на львов, вы не поедете ни в Шри-Ланку, ни в Норвегию. В фауне этих стран львов нет и никогда не было. Тем не менее в Шри-Ланке можно увидеть изваянные в древности львиные лапы, намного превосходящие величиной лапы египетского сфинкса, а норвежский герб с давних времен украшает изображение льва, который, стоя на задних лапах, передними держит секиру. Почему же шриланкийцы не выбрали для изображения слона, а норвежцы - медведя?
Дело в том, что древний человек странствовал. Он не был заточен в четырех стенах. Корни сложившейся в той или иной стране национальной культуры уходили в другие регионы. Что-то было принесено с собой из прежних мест обитания, что-то заимствовано у других народов. Как созидатель древний человек ничуть не уступал современному, но он был также способен учиться и воспринимать влияния извне. Лев Старого Света и его эквивалент в Новом Свете - пума - были древнейшими символами богоданной королевской власти всюду, где в последние три тысячелетия до новой эры процветала доевропейская цивилизация. Неудивительно потому, что изображение льва сопутствовало мореплавателям, основавшим свое королевство в Шри-Ланке за несколько столетий до нашего летосчисления. И что викинги заимствовали символ, столь широко распространенный в их охотничьих угодьях по берегам Средиземного моря.
На Гааф-Гане мы смогли установить, что представление о льве опередило на мальдивских атоллах понятие об арабской лошади. В самом деле, лев, бык и солнце украсили большую хавитту задолго до того, как ее лишили этих символов и замазали белой известкой другие богомольцы, которые пользовались сооружением рединов до прихода мусульман. Легенды о свирепых "кошачьих людях" могли быть местного происхождения, но раскопанные нами фигурки львов говорили о связях с внешним миром. Лев, бык, цветок лотоса, длинноухие изваяния, бусы из самоцветов, медные гвозди, "пальчиковая" кладка и классические контуры блоков в основании хавитт говорили о связях мальдивских художников и зодчих домусульманского периода с основателями континентальных культур. Один за другим или все вместе эти элементы были принесены на Мальдивы мореплавателями из других стран.