Маленькая хозяйка Большого дома
Шрифт:
Но в эту минуту Паола, не замечая подъехавших зрителей, резко и повелительно выкрикнула какой-то приказ, с уверенностью настоящего кавалериста всадила шпоры в шелковистые бока Франта, и тот опустил передние ноги и беспокойно заплясал на месте.
– Стоит ли так рисковать? – мягко упрекнул Форрест жену, подъезжая к ней со своими спутниками.
– О, я умею справляться с ним… – пробормотала она сквозь стиснутые зубы, в то время как Франт, прижав уши и злобно сверкая глазами, оскалился и, наверное, укусил бы Грэхема за ногу, если бы Паола вовремя не дернула за повод, опять вонзив ему шпоры в бока.
Франт вздрогнул, визгливо заржал и на минуту
– Старая игра – игра белого человека! – засмеялся Дик. – Она не боится жеребца, и он это знает; он хитрит, неистовствует, она – вдвое; он беснуется, а она ему показывает, что такое настоящая свирепость.
Три раза, пока они были здесь, готовые в любую минуту повернуть своих лошадей и броситься на помощь, если Паола потеряет власть над жеребцом, Франт пытался встать на дыбы, и каждый раз Паола решительно, осторожно и твердо удерживала его с помощью мундштука и шпор, – и он наконец замер на месте, укрощенный и трепещущий, весь в поту и мыле.
– Так белые поступали всегда, – продолжал Дик, в то время как Грэхем весь отдался волнующему до жути восхищению перед маленькой укротительницей. – Белый, борясь с дикарем, превосходил его своей свирепостью. Он превзошел его в упорстве, в разбоях, в скальпировании, в пытках, в людоедстве. В сущности, белые съели гораздо больше людей, чем людоеды.
– Добрый день, – приветствовала Паола гостя, мужа и ветеринара. – Франт, кажется, наконец усмирен. Давайте взглянем на жеребят. Остерегайтесь, мистер Грэхем, его зубов: он ужасный кусака. Держитесь от него подальше: ваши ноги вам еще пригодятся.
Когда представление с Франтом кончилось, жеребята мгновенно разбежались, словно чем-то напуганные, и, резвясь, понеслись галопом по зеленому лугу; но скоро, привлеченные неудержимым любопытством, вернулись и, столпившись возле всадников, внимательно разглядывали их; под предводительством одной, особенно шаловливой гнедой кобылки они образовали полукруг и насторожили ушки.
Вначале Грэхем едва ли видел жеребят: он смотрел только на хозяйку в ее новой роли. «Неужели ее изменчивости нет пределов?» – спрашивал он себя, глядя на великолепное, потное, покоренное ею животное. Даже Горец, несмотря на свою массивность, казался кротким и ручным рядом с Франтом, который то и дело становился на дыбы и кусался, силясь сбросить всадницу с присущим ему утонченным коварством норовистого жеребца чистых кровей.
– Взгляни на нее, – прошептала Паола Дику, чтобы не спугнуть кобылки. – Какая прелесть! Вот чего я добивалась. – Затем она обернулась к Ивэну. – Всегда в них найдется какой-нибудь недостаток, порок, совершенство почти невозможно. Но она – совершенство. Посмотрите на нее. Лучшего мне едва ли удастся добиться. Ее отец – Великий Вождь, если вы знаете наших призовых рысаков. Его продали за шестьдесят тысяч, когда он был уже стариком. Мы получили его на время. Она – единственный его приплод за сезон. Но посмотрите! У нее его грудь и легкие! У меня был богатый выбор кобыл, подходивших по все статьям, а матка как будто не подходила, но я взяла ее. Упрямая старая дева. Но она была прямо создана для него. Это ее первый жеребенок; ей было восемнадцать лет, когда он родился. Я знала, что будет хорошо. Достаточно было взглянуть на обоих – прямо как по заказу!
– Матка была только полукровкой, – пояснил Дик.
– Зато у нее было много предков морганов, – тотчас же пояснила Паола, – и у нее полоса вдоль спины, как у мустангов. Эту мы назовем «Нимфой», хоть она и не войдет в племенные книги.
– У этой мечты четыре ноги, – глубокомысленно заметил Хеннесси.
– И от пяти до семи разных аллюров, – весело подхватил Грэхем.
– А все же не нравятся мне эти кентуккийские лошади с их разнообразными аллюрами, – быстро возразила Паола, – они годятся только для ровной местности. Для Калифорнии, с ее ужасными дорогами, горными тропками и всем прочим, мне нужна только быстрая рысь, короткая или длинная, смотря по характеру почвы, и сокращенный галоп. Я даже не скажу, что это особый аллюр, а просто легкий, спокойный скок, но только в условиях трудной дороги.
– Красавица! – восхищался Дик, следя блестящими глазами за гнедой кобылкой, которая, осмелев, подошла совсем близко к укрощенному Франту и обнюхивала его морду с трепещущими и раздувающимися ноздрями.
– Я предпочитаю, чтобы мои лошади были почти чистокровками, а не вполне, – горячо заявила Паола. – Беговая лошадь хороша на ипподроме, но для наших ежедневных нужд она слишком специализирована.
– Вот результат удачной комбинации, – заметил Хеннесси, указывая на Нимфу. – Корпус достаточно короток для рыси и достаточно длинен для крупного шага. Должен сознаться, я не верил в это сочетание, но вам все-таки удалось получить замечательный экземпляр.
– Когда я была молодой девушкой, у меня не было лошадей, – обратилась Паола к Грэхему, – а теперь я могу не только иметь их сколько угодно, но и скрещивать их и создавать по своему желанию новые типы. Это так хорошо, что иногда мне не верится; и я скачу сюда, чтобы посмотреть на них и убедиться, что это не сон.
Она повернулась к Форресту и бросила ему благодарный взгляд. Грэхем видел, как они долго, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Ему стало ясно, какую радость доставляет Дику радость жены, ее юношеский энтузиазм и горячность. «Вот счастливец!..» – подумал Грэхем, но не потому, что у Дика было богатое имение и что дела его шли успешно, а потому, что Форресту принадлежала эта чудесная женщина, которая, не таясь, смотрит на него сейчас таким открытым и благодарным взглядом. И он с недоверием вспомнил заявление Эрнестины, будто Паоле тридцать восемь лет.
– Посмотри на его круп, Дик, – сказала она, концом хлыста показывая на какого-то черного жеребенка, жевавшего весеннюю траву. – Посмотри на его ноги и бабки. – И, обращаясь к Грэхему, добавила: – У Нимфы стати совсем другие и бабки гораздо длиннее, но я такого жеребенка и добивалась. – Она с легкой досадой усмехнулась. – Мать его необычной светло-гнедой масти, прямо новенькая двадцатидолларовая монета, и мне очень хотелось иметь лошадь ей в пару для моего выезда. Не скажу, чтобы результат оказался такой, какого я хотела, хоть и получился превосходный рысак. Зато вон моя награда, видите – вороной; когда мы подъедем к маткам, я покажу вам его родного брата, но он не вороной, а караковый. Я ужасно огорчена.
Затем она указала на двух караковых жеребят, пасшихся рядом.
– Эти двое от Гыо-Диллона, знаете, – брата Лоу-Диллона. Они от разных маток и чуть-чуть разные по цвету, но, правда, великолепная пара? У них та же рубашка, что и у отца.
Она повернула свою укрощенную лошадь и стала тихонько объезжать табун, чтобы не распугать жеребят; часть все же бросилась врассыпную.
– Посмотрите на них! – воскликнула она. – Пятеро совсем непородистые. Видите, как они поднимают передние ноги на бегу.