Маленькая трагедия
Шрифт:
– Ага, - оживилась Любочка, чувствуя, что ее опережают, что не от нее узнают новости, - во балбесы, знают, что сам-то все подмахивает не глядя, ну и подложили в стопу, в ту, что на подпись... Ну он мне и врезал! Они ему в стол сунули потом, для хохмы, второй экземпляр! Он со страху чуть не помер прямо в кабинете, все выискивал - где первый да кто подложил!
– Ну и что там было-то?
– спросил Кондрашев.
– Где, в столе?
– переспросила Любочка.
– Да не в столе, в бумаге!
– А черт его знает, - проговорил Рюмин, - думаешь, эта стерва так
– Он и мне-то этот второй экземляр не показывал, перед носом тряс, а почитать не дал!
– сказала Любочка, вновь встревая в разговор.
– Говорят, заявление по собственному, дескать, с такой формулировочкой: в связи с полнейшей некомпетентностью и продолжительными...
– Любочка прикрыла рот ладошкой, - запоями прошу уволить меня по собственному желанию!
– Да нет!
– резко оборвал ее Рюмин.
– Все не так. Там жалоба была, вроде бы наш на верхнего своего писал, понял? Через голову, что, дескать, развалил все, аморален, ну и в таком духе...
Любочка замахала руками:
– Да что ты, это ж ему сразу - крышка! Ведь это ж не анонимка, не-е, навряд ли бы посмели!
– Она даже прижала руку к груди.
– То-то и дело, что крышка!
Кондрашев ничего не понимал.
– Короче, чего-то там подмахнул на свою шею, - заключил Рюмин, - вслепую! Но ты молчок только, лады?
– Лады, - вяло согласился Кондрашев.
– А эту дуру, - начал было Рюмин, - мы еще...
– Сам дурак старый!
– выкрикнула ему в ухо неизвестно откуда появившаяся Наташа. Она была уже одета, шла к лестнице.
– Чего валить-то, кто подсовывал-то?! Я сама про эту хохму только позавчера услыхала, а бумагу у корзинки Любкиной нашла, вот так!
– Ну и что там было, Наташенька?
– заюлила Любочка.
Наташа на долю секунды задумалась, даже посерьезнела. А потом резко бросила в лицо Рюмину с усмешечкой ядовитой:
– А то, чтоб Наталье Петровне отпуск дали на две недельки, а вам чтоб киснуть тут, в стекляшечке, ясно?!
Она громко рассмеялась и, оттеснив Кондрашева плечом, побежала к лестнице.
Минуты две все смотрели ей вслед.
Потом Рюмин сказал:
– Да ладно, через месячишко придешь, шеф отходчивый, все забудет! Сейчас-то и мне ему на глаза неловко показываться.
Кондрашев знал, что "шеф" отнюдь не отходчивый, наоборот, на редкость злопамятный и подозрительный. Но ему не оставалось ничего иного. Надо было идти в кабинет.
Когда он распахнул дверь, Михаил Максимович сидел в кресле, блаженно улыбаясь, поглаживая прижатый к груди мятый листок бумаги. Заметив вошедшего, он испуганно дернулся, сунул листок во внутренний карман пиджака.
– Опять вы?!
– спросил холодно.
Кондрашев не успел и рта раскрыть.
– Не сидится на своем рабочем месте?!
– Голос Михаила Максимовича приобрел какой-то злобный оттенок, глаза сузились.
– Ничего, я поговорю с вашим начальством, чтобы подтянули дисциплину, ишь разболтались! Выйдите отсюда!
– Михаил Максимович, у меня важнейшее...
– Вы меня не поняли, милейший?
– На полном лице появилась спокойная, даже
– Идите, идите! И старайтесь не попадаться мне на глаза! Ну, в чем дело, провожатые нужны?!
Кондрашев в полнейшем помрачении стоял столбом, прижимая к бокам портфель и рулоны.
– Та-ак-с, понятненько, - выдавил Михаил Максимович. Он заметно нервничал, видимо, прокручивая в мозгу самые неожиданные варианты, предполагая, что от него чего-то требуют за молчание.
– Поня-атненько! Говори, чего хочешь, что надо? заключил он довольнотаки фамильярно - не раскланиваться же перед очередным шантажистом.
Кондрашев ожил, вновь сверкнула перед его мысленным взором вершина. Пахнуло в лицо горними ветрами. Забрезжило сказочное сияние.
– У меня очень серьезная работа, открытие, Михаил Максимович, двенадцать лет...
Начальник недовольно поморщился, отмахнулся. Он давно не верил ни в какие "открытия". А вот прикрыть могли вполне, запросто.
– Только голову мне не морочь. Слушай, на место этой стервы хочешь, сюда к нам?
Такого поворота Кондрашев не ожидал. Не затем пришел. Хотя предложение было очень заманчивое. Но, с другой стороны, эта самая Наташа ему жизни не даст, только лишь попробуй он...
– Да, верно мыслишь, - прочитал его думы Михаил Максимович, - она нас обоих сожрет, падла. А тебя так и без подливки проглотит, опомниться не успеешь.
– Он призадумался, сжав рукой синюшный подбородок.
– Может, этого, спеца моего главного... как, потянешь на его должности?
Кондрашев чувствовал, что начальник не в себе. Что это он ни с того ни с сего разоткровенничался вдруг? Не к добру это. Никогда он не простит того, что есть на свете такой вот свидетель. А про обещания забудет.
– Как ты?
– У меня вот...
– проговорил Кондрашев, показывая глазами на рулон. Он еще не терял надежды, слишком трудно было отказаться, так вот вдруг, ото всего.
– Выбрось эту хреновину! Тебе дело предлагают, а ты мне в нос свои прожекты суешь!
Кондрашев понял, что все безполезно, что здесь нужно действовать лишь Наташиными методами, иное - как мертвому припарки. Но он не мог. В самом управлении никто с ним и говорить не станет, если Михаил Максимович не одобрит его идею, идти наверх - опять спустят вниз. Начальник отдела откажется ото всего, никогда не пойдет поперек воли управления. Может, повеситься прямо здесь, перед Михаилом Максимовичем, тогда его точно вышвырнут из кресла, в котором столь удобно сидеть, подмахивая все не глядя!
Бессильная злоба подкатывала к горлу.
– Давайте посмотрим только, Михаил Максимович, это же недолго, наш начальник отдела говорил с вами, от Рюмина вы знаете, это же и вам на пользу будет...
– проговорил быстро Кондрашев.
– Что мне будет, я сам знаю, ты о себе думай, - резко оборвал его Михаил Максимович, наливаясь краснотой.
– Говори прямо, что надо?!
– Его все больше захватывали подозрения, подобного подвоха от такой мелкой рыбешки он не ожидал.
– Вот!
– выкрикнул Кондрашев.
– Вот!! Вот!!!