Маленькие радости Элоизы. Маленький трактат о дурном поведении
Шрифт:
— Твой сын тоже предпочитает не бриться, дорогой…
Молчание. Дедуля ставит на место кочергу:
— Не кажется ли вам, что давно пора обедать?
Семья всегда объединяется, да еще как, если можно вкусно покушать. Накануне папе каким-то чудом удалось выловить щуку. Ну, мама и сделала фрикадельки под томатным соусом. А закуска была — кроличий паштет.
— А сладкое? — спросил Ритон, цепляясь за материнский передник.
— Есть, есть сладкое, мой милый: вот пирог с яблоками из нашего сада!
После обеда, пока папа отдыхал (сиеста — это святое), мама, как всегда на скорую руку,
2
Устройство для выжигания по дереву.
Дедуля был не слишком веселым в этот день, он чувствовал, что в голове внучки роятся трудные мысли, так с чего же тут веселиться. Он вспоминал свое одинокое детство, вспоминал тот день, когда мать бросила ему прямо в лицо, что он — ублюдок, рожденный от случайной связи: «Катись, куда хочешь, ты мне до чертиков надоел!» Два года спустя она и впрямь поместила его в монастырь, чтобы избавиться: надо же было вступить когда-нибудь в законный брак. «Я собираюсь замуж за аптекаря, а ему не улыбается иметь такого взрослого пасынка!»
Как Дедуле хотелось, чтобы Элоиза была счастлива! Но мало похоже, что это случится: малышка слишком смышленая, слишком любознательная, слишком прозорливая… Восемь лет. Чересчур еще мала, чтобы расставаться с иллюзиями. Ему-то было тогда уже двенадцать…
Когда накрыли стол к ужину, Элоиза обнаружила у себя на тарелке палочку — совсем новенькую, и еще красивее, чем прежняя. Бабуля Камилла поджала губы, но промолчала. Надо сказать, что Дедуля добрых десять минут выразительно сопел: как знать, кончится ли этим все дело, он ведь тоже скор на руку. А поскольку Камилла ни перед чем не останавливается, лишь бы вывести его из себя, можно подумать, что она обожает получать оплеухи… поди разберись. Точно Дедуля знал только одно: Камилла ничего и никого не любит, кроме своего сыночка.
Папа, увидев палочку, отвернулся, мама улыбнулась Дедуле — такой улыбкой, что Ритон, дергая сестру за рукав, потребовал:
— А Ритону палочку? Ритону тоже надо!
Элоиза встала, подошла к Дедуле, поцеловала его:
— Спасибо, Дедуленька, знаешь, она такая красивая…
Дедуля опустил голову. Элоиза поцеловала его очень крепко, от этого влажного поцелуя влага тут же сверкнула и в глазах дедушки. А Ритон соскочил со стула и, топая ногами, завел свое: «Ритон тоже хочет, Ритон тоже хочет!..»
Элоиза подняла его, усадила на место, вытерла нос, приласкала:
— Я дам тебе с ней поиграть, дурачок!
Дедуля вскинул голову: Элоиза никогда не позволяла Ритону дотрагиваться
Когда мама пришла поцеловать Элоизу перед сном, девочка сидела на краю кровати с новой тросточкой на коленях, глаза были потерянные.
— Разве тебе не нравится палочка, детка? Она такая красивая!
Элоиза прошептала:
— Дедуля такой милый, он, правда, чудесный…
— И это все, что ты можешь сказать?
Элоиза пожала плечами: если даже мама не понимает, кто поймет? Это очень красивая палочка, но не та.
— Я выросла, знаешь, мама…
Глаза Элоизы уже не были глазами ребенка — они были старыми и усталыми. Она догадалась, что наступает момент, когда некоторые теряют даже способность ранить, и что тогда они, сами о том не подозревая, собираются все в одном месте — там, где живет безразличие. И это оказалось совсем не весело.
«Так что же теперь — быть вечно одной? — думала Элоиза перед тем, как заснуть. — И кто в этом виноват?»
5
Оса в праздник Тела Господня
Когда Дедуля проснулся в то утро, он, наверное, меньше всего думал о празднике Тела Господня. Он вот о чем прежде всего подумал: Камилла, должно быть, настроена на боевой лад, потому что кровать осталась только в его распоряжении. До чего хорошо! Вот это лад так лад! Только ему на пользу, в конце-то концов. Ох, если б Камилла умела радоваться жизни! Нет, не умеет… Что ж, тем хуже для нее самой.
Вот они, минуты настоящего счастья! Он потянулся. Однако такое блаженство не может длиться долго. Что-то, кажется, солнце слишком низко еще… Который час? Пять! Черт побери, заболела она, что ли? Обычно так рано никогда не встает. И вдруг ему пришло в голову, что сейчас май. Черт! Одним прыжком Дедуля оказался на ногах, выскочил в сад, где Камилла, даже не переодевшись — все еще в ночной сорочке, разумеется, обрезала розы во славу своего распятого… О черт, черт, черт!!!
Накануне он строго запретил ей трогать «Мадам Мейан» — такие крупные желтые: ему хотелось подарить цветы снохе — ее день рождения выпадал как раз на это воскресенье.
И вот теперь Камилла, гнусно усмехаясь, показывала мужу свой букет: говорила же тебе, что срежу их! Иисус куда более важная персона, чем твоя Элен!
Она не могла вынести доброго согласия между невесткой и Дедулей — оно ей было, ну, прямо нож острый…
Дедуля, покраснев от гнева, протянул руку и молча вырвал у чертовой бабы секатор. Отнес его в мастерскую, вышел, запер дверь на замок.
— Отлично, раз ты так, то не получишь вообще ни единой розы! Никакой! И пойди оденься — пуп светится, рубашка уже вся истрепалась, а я не хочу, чтобы Дядюшка Кюре хлопнулся в обморок перед мессой из-за того, что ты слишком скаредна, чтобы купить себе новую сорочку!
Камилла попятилась и хотела сбежать, но он остановил ее и, широко улыбаясь, забрал краденые цветы:
— Это мои розы — для моей невестки, и от меня ты ничего не получишь для твоего Тела Господня!
Обернувшись, он увидел в окне зеленой комнаты Элоизу, восьми с половиной лет, и кудряшки Ритона, высовывавшиеся из-под ее руки. Девочка выглядела серьезной. Он помахал ей — не ответила. Вот те на! А с внучкой-то что?