Маленькие рыцари большой литературы
Шрифт:
Всё это никак не напоминает эгоцентризм, в котором обвинил главного героя романа Андрей Ермонский. И едва ли можно говорить о «душевном спокойствии» человека, постоянно размышляющего о прошлом, настоящем и будущем — не столько своём, сколько своей страны.
В чём усмотрел А. Ермонский «отступничество» героя Кусьневича? Испытывая муки концлагерей, он не предал ни своих идеалов, ни своих товарищей. Но от коммунистических идеалов, как мы сегодня знаем, отказалась и его родина. Впрочем, как и наша. Может быть, он и беспомощен перед злом, каким является терроризм. Но разве сегодня, спустя тридцать пять лет после написания «Третьего царства», какое-нибудь государство (!) может похвастать тем, что победило или хотя бы успешно борется с этим злом?
Конечно, возможно, что Кусьневич не симпатизировал своему персонажу.
Анализ душевной извращённости личности составляет содержание романа «Урок мёртвого языка» (1977). Умирающий от чахотки поручик австрийской армии — надзиратель расположенного в австро-венгерском захолустье лагеря для русских военнопленных. Альфред Кекеритц — рафинированный эстет, коллекционирующий предметы старины. Он стойко переносит болезнь, уходит от неё в иллюзорный мир красоты. И в какой-то миг, любуясь прекрасным телосложением молодого военнопленного, совершившего побег из лагеря, стреляет в него, внутренне перевоплощаясь в Диану-охотницу, преследующую, по древнему мифу, Актеона.
Герой романа «Витраж» (1980) — писатель Морис де Лионкур размышляет о своём месте в водовороте событий конца тридцатых — начала сороковых годов ХХ в. Его попытки быть вне политики, признать определённую долю правоты за каждой из противостоящих сторон приводят героя к творческому бессилию, разочарованию в человечестве.
«Смесь обычаев» (1985) и «Обращение в веру» (1987) стилизованы под воспоминания. Писатель воссоздаёт картины своего детства перед Первой мировой войной, и начало своей дипломатической деятельности в межвоенные годы и в начале Второй мировой войны, рисует портреты представителей аристократии и еврейского населения своего родного города в Галиции.
Ежи Путрамент (1910—1986)
Уроженец Минска, Путрамент обучался в Виленском университете Стефана Баторы, а став журналистом, был в 30-е годы близок с кругами коммунистов, что и послужило причиной его ареста, впоследствии ставшего темой романа «Действительность» (1947). В первые годы Второй мировой войны в числе других польских литераторов он оказался в советском Львове. После вторжения гитлеровцев на советскую территорию эвакуировался вместе с несколькими соотечественниками в глубь страны и принял активное участие в организации Войска Польского. Был офицером Первой дивизии им. Костюшки. Вступил в Польскую рабочую партию в 1944 г. После войны он в Варшаве. Сотрудничает в ЦК партии, затем становится послом ПНР в Швейцарии, Франции. Впоследствии Путрамент возглавлял Союз Польских литераторов, редактировал литературные печатные органы, сотрудничал с кинообъединением «Старт».
Написанный в Берне в 1946 г. и переработанный в 1950-1952 гг. роман Путрамента «Сентябрь» принадлежит к довольно обширной в то время реалистической прозе, посвящённой войне и оккупации, в которой авторы стремились осмыслить причины постигшей Польшу катастрофы.
Это одно из сильнейших произведений, воссоздающих картину страны непосредственно перед осуществлением её захвата, запланированного Гитлером ещё в апреле 1939 г., и в первые десять-пятнадцать дней войны. Действие романа начинается в августе. В воздухе ощутимо предчувствие войны. Политики в смятении, но произносят громкие речи. Банкиры спешат совершить какие-то сделки. Модные и влиятельные журналисты пытаются вынюхать у тех и других что-то сенсационное. И все они стараются предусмотреть для себя возможную безопасность в случае, если война вспыхнет. Высшее офицерство озабочено вопросами личной карьеры в грядущей войне. Надевшие военную форму в ходе весенней скрытой мобилизации ещё не верят в войну, способную «рассыпать всю их повседневную действительность». А кто-то из обывателей верит и надеется, что Гитлер спасёт их от коммунизма. Варшавяне роют противотанковые рвы. И сидят в ресторанах, пьют, танцуют и флиртуют, словно понимая, что это последние мирные дни.
Но вот, как первый взрыв, — приказ о всеобщей мобилизации,
Роман, повторяем, поражает широтой охвата людей и событий, разнообразием характеров, силой эмоционального воздействия на читателя и внушающей уважение верой в идейную правоту партии, с которой автор с юности связал свою судьбу.
М. Игнатов в послесловии к русскому переводу (издательство «Прогресс», 1970) романа Путрамента «Пуща», написанного в 1958 г. и переработанного в 60-е годы, утверждал, что герой произведения — двадцатилетний Болеслав Петровский, недавний боец Армии Крайовой — воинствующий мещанин и приспособленец, гнусную сущность которого разоблачает автор. Нам, однако, кажется, что суть романа совсем в другом.
Перед нами молодой человек, честно служивший родине в годы войны, переживший, подобно множеству других рядовых бойцов АК, потрясение, когда оказалось, что они, участники одного из самых сильных в Европе движений Сопротивления, отчаянно бившие оккупантов, для новой власти Польши не соратники, а противники. Петровский не взял в руки автомат, не «выжидал», как писал Игнатов, а, как сказано в романе, «вышел из леса своевременно». Привычный к существованию в лесу, он просит места лесничего, а получив его, вызывает к себе мать, работает и живёт в ужасных бытовых условиях, в окружении вооружённых бандитов, которые грабят и убивают, и, как может, борется за существование: на кабанов, истребляющих его картофель, он ходит с самодельным копьём, как Збышко из «Крестоносцев», потому что власти не дают ему, бывшему аковцу, разрешение на оружие. Да, его коробит, что начальник за трапезой «ковыряет ножом селёдку, а его жена пьёт водку, как деревенская баба». Но, право же, мы не склонны усматривать в этом, подобно Игнатову, «омерзительной мелочности и отталкивающего мещанского снобизма» героя. Тем более, не можем мы согласиться с тем, что Петровский «существует спокойно и гадит с лёгким сердцем». Текст романа не содержит повода для такого утверждения. На наш взгляд, прав В. Александров, определивший тему романа как «историю бывшего партизана в атмосфере политического недоверия конца 40-х — начала 50-х гг.» (КЛЭ, т.6, 1971, с.90).
В самом деле, после установления в Польше власти коммунистов политическая обстановка в стране была весьма напряжённой. Возглавлявший эмиграционное правительство, которому подчинялась АК, Станислав Миколайчик, вместе с другими руководителями Крестьянской партии вынуждены были вновь эмигрировать. Сама Крестьянская партия была слита с Польской рабочей партией в Польскую Объединённую рабочую партию под руководством Болеслава Берута, а руководитель ПРП Гомулка был обвинён в «национальном уклоне» и посажен в тюрьму, где провёл более трёх лет. «Национальный уклон» означал на деле нелояльное отношение к процессу сталинизации, осуществлявшемуся Берутом. Именно эта политика неминуемо влекла за собою «чистки», аресты и тотальную подозрительность. Вот и героя романа «Пуща» то и дело в чём-то подозревают, то и дело допрашивают в милиции, вместо того, чтобы дать ему оружие для защиты — не только от кабанов, но и от преступников, которыми пуща кишмя кишит. Это не только бандиты, но и «расхитители социалистической собственности». Нищее существование, недоверие к нему на фоне безнаказанности подлинных преступников, разочарование в женщинах, предававших его, весьма неопытного в вопросах любви, — всё это не могло не сказаться на мироощущении Петровского.