Маленькие женщины (другой перевод)
Шрифт:
– Ха-ха! Не падай духом! Возьми понюшку, прощай, прощай! – пронзительно завизжал попугай, пританцовывая на своей жердочке, и вцепился когтями в чепец старой дамы, когда Лори ущипнул его сзади.
– Замолчи, ты, дерзкая старая птица! А тебе, Джо, лучше прямо сейчас отправляться домой, неприлично болтаться в такой поздний час с этим пустоголовым мальчишкой…
– Замолчи, ты, дерзкая птица! – закричал попка, соскакивая со стула и бросаясь вперед, чтобы клюнуть «пустоголового мальчишку», который трясся от смеха, вызванного этой последней репликой.
«Боюсь, что мне этого не вынести, но я попытаюсь», – подумала Эми, оставшись наедине с тетей Марч.
– Проваливай, ты, чучело! – завизжал попка, и при этом грубом заявлении Эми не смогла удержать всхлипывания.
Глава 18
Мрачные дни
Бесс действительно
Какими мрачными казались теперь дни, каким печальным и унылым – все вокруг, как тяжело было на сердце у сестер, когда они трудились и ждали, а тень смерти витала над некогда счастливым домом! И тогда-то Маргарет, сидя в одиночестве, со слезами, часто капающими на шитье, осознала, как богата была она прежде тем, что более драгоценно, чем любая роскошь, какую можно купить за деньги, – любовью, благополучием, покоем и здоровьем, настоящими сокровищами жизни. И тогда-то Джо, живя в затененной комнате, где перед ее глазами постоянно была страдающая маленькая сестра, а в ушах звучал ее жалобный голос, научилась видеть красоту и прелесть натуры Бесс, чувствовать, как глубока нежная привязанность к ней в каждом из сердец, и признавать ценность бескорыстного стремления Бесс жить для других и поддерживать благополучие в доме с помощью тех простых добродетелей, которыми все могут обладать и которые все должны любить и ценить больше, чем талант, богатство или красоту. А Эми, в своей ссылке, горела желанием вернуться домой, чтобы трудиться ради Бесс, чувствуя, что теперь никакая работа не будет для нее тяжелой или скучной, и вспоминая с горечью и раскаянием о том, сколько раз выполняли за нее забытую работу старательные руки сестры. Лори то и дело являлся в дом, словно беспокойный дух, а мистер Лоренс запер рояль, не в силах вынести этого напоминания о юной соседке, которая так часто в сумерки услаждала его слух своей игрой. Всем не хватало Бесс. Молочник, булочник, бакалейщик и мясник осведомлялись о ее здоровье, бедная миссис Хаммель приходила, чтобы попросить прощения за свою неосмотрительность и получить ткань на саван для Минны, соседи присылали всевозможные лакомства и добрые пожелания, так что даже самые близкие ей люди были удивлены, обнаружив, как много друзей имела застенчивая Бесс.
Тем временем она лежала в постели со старой Джоанной под боком, ибо даже в бреду не забывала о своей несчастной протеже. Она очень скучала по своим кошкам, но не позволяла принести их из опасений, как бы они не заболели, и неизменно была полна тревоги о Джо. Она передавала Эми полные любви послания, просила сообщить маме, что скоро ей напишет, и часто умоляла дать ей бумагу и карандаш и пыталась написать хоть слово, чтобы папа не подумал, что она забыла о нем. Но скоро даже эти непродолжительные периоды сознания кончились, и она часами металась в постели с несвязными словами на устах или проваливалась в тяжелый, не приносивший отдыха сон. Доктор Бэнгз заходил дважды в день, Ханна не ложилась спать по ночам, Мег держала в столе уже написанную телеграмму, чтобы можно было отправить ее в любую минуту, а Джо не
Первое декабря оказалось по-настоящему зимним днем – дул пронизывающий ветер, валил снег, и год, казалось, готовился к своей предстоящей кончине. Зашедший в это утро доктор Бэнгз долго глядел на Бесс, затем с минуту подержал в своих руках ее горячую руку и, заботливо положив ее на покрывало, тихо сказал Ханне:
– Если миссис Марч может оставить своего мужа одного, лучше послать за ней.
Ханна кивнула без слов, губы ее нервно подергивались.
Мег упала в кресло; силы, казалось, оставили ее при звуке этих слов, а Джо, постояв с минуту, очень бледная, бросилась в гостиную, схватила телеграмму и, накинув на себя пальто, выбежала в метель. Она скоро вернулась и бесшумно снимала пальто в передней, когда вошел Лори с письмом, в котором сообщалось, что мистер Марч снова поправляется. Джо прочла его с благодарностью, но, казалось, оно не сняло тяжесть с ее сердца, а на лице ее было написано такое отчаяние, что Лори поспешил спросить:
– В чем дело? Ей хуже?
– Я отправила телеграмму маме, – сказала Джо с трагическим видом, пытаясь стянуть боты.
– Браво, Джо! Ты сделала это по собственному почину? – спросил Лори и, видя, как дрожат у нее руки, усадил ее на стул и снял непослушные боты.
– Нет, доктор велел.
– О, Джо, неужели так плохо? – воскликнул Лори с испугом.
– Да. Она не узнает нас, она даже не говорит теперь о стаях зеленых голубей, как она называла виноградные листья на обоях, она не похожа на мою Бесс, и нет никого, кто помог бы нам вынести это. Мама и папа в Вашингтоне, а Бог, кажется, теперь так далеко, что я не могу найти Его.
Слезы ручьями бежали по лицу бедной Джо, она протянула руку в беспокойном жесте, словно пробираясь ощупью в темноте, и Лори взял ее руку в свою и шепнул так внятно, как позволял ему комок, стоявший в горле:
– Я здесь. Обопрись на меня, Джо, дорогая!
Она не могла говорить, но «оперлась», и горячее пожатие дружеской руки утешило ее страдающее сердце; оно словно подвело ее ближе к Божественной Руке, которая одна могла поддержать ее в этом горе. Лори очень хотел сказать что-нибудь нежное и успокаивающее, но не мог найти подходящих слов и стоял молча, нежно гладя ее склоненную голову, как это делала обычно ее мать. И это было самое подходящее из всего, что он мог сделать, утоляющее боль гораздо лучше, чем самые красноречивые слова, и Джо чувствовала невысказанное сострадание и в молчании узнавала ту сладкую отраду, какую любовь приносит в горе. Вскоре она осушила слезы, принесшие ей облегчение, и подняла на него благодарный взгляд:
– Спасибо, Тедди, теперь мне легче. Я не чувствую себя такой одинокой и постараюсь вынести наихудшее, если оно произойдет.
– Не теряй надежды, это поможет тебе, Джо. Скоро вернется ваша мама, и тогда все будет в порядке.
– Я так рада, что папе лучше; теперь ей будет не так тяжело покинуть его. Боже мой! Кажется, что все несчастья свалились разом и самая большая тяжесть пришлась на мои плечи, – вздохнула Джо, расправляя мокрый носовой платок на коленях, чтобы просушить его.
– Мег не помогает тебе? – спросил Лори с негодованием.
– О, она старается, но она не может любить Бесс так, как люблю ее я, и Мег не будет так не хватать ее, как мне. Бесс – моя совесть, и я не могу смириться с такой потерей. Не могу! Не могу!
Джо снова закрыла лицо мокрым носовым платком и заплакала, особенно отчаянно именно потому, что в предыдущие дни старалась держаться бодро и ни разу не пролила ни слезинки. Лори закрыл глаза рукой, но не мог заговорить, пока не проглотил комок в горле и не успокоил дрожь губ. Может быть, это было не по-мужски, но он ничего не мог поделать с собой, и я этому рада. Наконец, когда рыдания Джо стали тише, он сказал с надеждой:
– Я не верю, что она умрет; она такая хорошая, и мы все так горячо ее любим; я не верю, что Бог заберет ее от нас так скоро.
– Хорошие и любимые люди всегда умирают, – простонала Джо, но плакать перестала; слова друга подбодрили ее, несмотря на собственные страхи и сомнения.
– Бедняжка, ты совсем измотана. Отчаиваться – это так на тебя не похоже. Перестань. Я подбодрю тебя в один миг.
Лори убежал, прыгая через две ступеньки, а Джо положила свою измученную голову на маленький коричневый капор Бесс, который никто и не подумал тронуть со стола, где она оставила его. Должно быть, он обладал волшебной силой, ибо смиренный дух его кроткой обладательницы, казалось, проник в Джо, и, когда Лори спустился бегом со стаканом вина в руке, она взяла стакан с улыбкой и сказала бодро: