Маленький ад для двоих (Беглянка)
Шрифт:
— Да, — шептала она, — теперь все по-другому, теперь там все кончилось, осталось только…
Но Ка не слышал и не слушал, что она говорит. Он задыхался от незнакомого чувства, от такого странного и совершенно незнакомого…
Дверь, ведущая на веранду, осталась открыта. Там, возле дома, тоже творилось что-то немыслимое. Распускалась сирень, цвели нарциссы, а жимолость по обеим сторонам садовой дорожки расплескивала приторный медовый аромат. И — ни звука. Только соловей разливался на все лады, призывая свою возлюбленную, свою единственную возлюбленную, приманивая фантастическим пением, рассыпал в воздухе свои волшебные трели, а потом замолчал
3
На следующий день Ка явился на работу несколько помятый. И без галстука. И что-то глупое светилось в его глазах. И работать совсем не хотелось. А хотелось снова к ней, в медвяный этот рай, в соловьиные трели…
— Да, — сказал он Галке, пока та с удивлением несколько минут разглядывала его. — Я не ночевал дома…
— А ползал по-пластунски по кольцевой дороге, — отозвалась Галка.
— Что, так плохо выгляжу?
Он с ужасом стал разглядывать свои брюки и пиджак.
— Не бойся, народ не догадается, а я не выдам, — и Галка снова принялась его разглядывать.
— Я ночевал у деда, а там нет утюга, — оправдывался Ка.
— Там есть утюг, — со знанием дела объявила Галка, не прекращая своей ревизии. — Я им как-то раз даже пользовалась.
— Значит, там отключили электричество. В пригороде такое часто случается, — предположил Ка.
— Это уже лучше, — сказала Галка, — так и объясним народу. Только ты должен сделать недовольный вид, мол, черт побери, отключили…
— Так? — спросил Ка, старательно хмуря брови, и Галка покатилась со смеху.
— Да ну тебя! Я вас, мужчина, не знаю. Где наш Ка? Куда вы его дели?
И он тоже засмеялся, как будто его поздравляли с праздником, с днем рождения… Ну конечно с днем рождения, потому что он вчера родился заново. Нет, не вчера, а недавно, совсем недавно, только он точно не помнит когда именно…
Их смех прервал телефонный звонок. Ка снял трубку и радостно представился.
— Привет, — заговорил Илья. — Ну и путаница эта твоя девчонка.
Сердце у Ка упало. А поскольку падало оно с очень большой высоты, то на минутку даже остановилось.
— Что ты имеешь в виду? — медленно, прислушиваясь, стучит оно или нет, спросил Ка.
— Ребенка у нее никакого нет. Мама уехала одна. Вот так. И потом, зря ты меня уверял, что она не имеет никакого отношения к твоему бизнесу. Я птица стреляная, меня не проведешь…
Ка машинально положил трубку. Он бросил ее непроизвольно, гремучую змею, от которой нужно было поскорее избавиться, хотя она уже и выплеснула весь свой яд. За те несколько секунд, пока под пальцами его снова не раздался звонок, он сообразил, что ничего не хочет слышать и знать. Но звонок трещал не переставая, и он снова поднял трубку:
— Нас разъединили…
4
Старик обожал сына. Он не смог удержать рядом с собой Ольгу, но сын, сын безраздельно принадлежал ему. Смущало только его сходство с матерью, но Старик уверял себя в том, что сходство было чисто внешним.
— Он двигается точно так же, как Ольга. И даже волосы со лба убирает совсем как она, — сказала как-то сухопарая дама.
И он сорвался. Впервые за всю жизнь. Он кричал ей, что не хочет ничего такого слышать, что все это совсем не так, и чтобы она никогда больше («слышите, никогда
Но она, похоже, не обиделась, а только сказала: «Я понимаю». Он посмотрел на нее и увидел, что она действительно понимает. Но понимает что-то такое, что ему понимать совсем не хотелось, то, что ему не хотелось признавать.
Сын рос, и Старик постарался, чтобы у него было все. Все, чего он только ни пожелает. Но вот подарить ему друзей он не мог. Маленькие мальчики и девочки приходили к ним домой, затравленно озираясь, им было не по себе от садовых дорожек, проложенных красивыми петлями и усыпанных лепестками роз, цветущих вдоль них. Им было неловко ступать по бухарским коврам ручной работы, которые он привозил из Средней Азии, пить лимонад из хрустальных бокалов, похожих на большие льдинки, которые, казалось, одно неловкое движение и рассыплются в руках радужной крошкой. Они уходили подавленные, а потом, возвращаясь в свой обшарпанный дом, с кипящими кастрюлями на кухне, с пьяным отцом, храпящим вечно на диване, начинали тихо ненавидеть Альку.
Если бы у него был только самый лучший велосипед или, скажем, самый крутой видик, они бы завидовали ему и держались рядышком. Но у него была совсем другая жизнь, и чутье подсказывало детям, что им не по дороге, что такой жизни у них никогда не будет. Ни у них, ни у их детей. Потому что они не привыкли ступать по лепесткам роз, потому что отец их читает не Аристотеля, а бульварную газетенку, потому что у них, в конце концов, слишком широкие скулы и их матери слишком быстро старятся, сгорбившись над корытом для стирки… И они ненавидели Алика по-детски: изо всех сил.
И Алик рос один. Могли бы быть, конечно, рядом сыновья друзей отца, только все они давно уже жили в Америке. Он пытался как-то восстановить справедливость. Он сам (сам!) играл с Алькой в детские игры, в те, в которые играют обычно мальчики вместе. Но Альке не очень нравились такие игры, они казались ему немножко грубыми, немножко смешными и совсем-совсем не интересными.
Прошло лет десять, и, выйдя однажды на крыльцо, Старик пережил сильнейшее потрясение. У куста сирени, повернувшись к нему спиной, стояла Ольга. Она пыталась отломить цветущую ветку. Давно прошедшие времена налетели на него как ураган, и в эту минуту он понял, что Ольга так и не ушла из его жизни. Он так и носит ее с собой, как загадку Сфинкса, которую не в силах решить. Как головоломку, над которой будет биться всю жизнь. Почему все у них так сложилось? Любила ли она его? Хоть одну минуточку? Если бы он знал ответ, жизнь его была бы совершенно другой. Он не знал какой, но… А Ольга тем временем сломала ветку и медленно начала поворачиваться. Ему казалось, что он сходит с ума, когда над плечом блеснули влажные оленьи глаза, он едва не закричал, ему хотелось…
— Папа?
Конечно же, Ольга уже не придет сюда ломать его сирень. Но как права была старая дама, пусть земля ей будет пухом, как права была…
С этих пор Старик стал приглядываться к сыну внимательней. Да, он был повторением матери, ее точной копией. Он, казалось, не думал ни о чем, а жил только чувствами, только мимолетными впечатлениями, и этих впечатлений ему всегда недоставало. В университете у него появилась девушка. Сначала Старик не принял всерьез его рассказ о ней, но время шло, а они продолжали встречаться. Тогда он сел в машину как-то утром и поехал посмотреть на нее.