Маленький человек из Опера де Пари

Изнер Клод

Жозеф между тем прочитал, что было написано на карточке у музыканта в руке:

Маэстро, съешьте меня, нос не воротите — и скрипичным смычком чудеса сотворите!

Молодой человек поспешно вскочил со стула.

— Пряничная свинка — как это мило! — заявил он, готовый на все, лишь бы сбежать от своей соседки. — У вас очень внимательные друзья. Или это от поклонницы? Вот тут глазурью написано «Жоашен» — вас так зовут? — Не умолкая, Жозеф продвигался все дальше от кудрявой блондинки и наконец вслед за скрипачом добрался до вешалок, где гости оставили верхнюю одежду.

—

Э-э… вынужден вас покинуть, — сказал музыкант, не ожидавший такого интереса к своей персоне со стороны незнакомого парня. — Мне сейчас выступать. — Он положил свинку в карман и присоединился к остальным оркестрантам.

В это мгновение пианист, которому наконец-то удалось поднять вертящийся стул на нужную высоту, взмахнул руками над клавишами, и зазвучали первые аккорды «Похоронного марша». Этот гимн мертвым под гулкими сводами крипты произвел на слушателей столь сильное впечатление, что одна дама потребовала нюхательную соль, а музыкальный критик выронил трость и перчатки.

Когда через два с половиной часа дирижер опустил палочку и в крипте воцарилась тишина, аудитория не сразу пришла в себя — какое-то время все сидели неподвижно и лишь потом разразились аплодисментами. Громче всех хлопали ксилофонисту, чьими стараниями гремели воображаемые кости в «Пляске смерти».

Меломаны начали расходиться, оркестранты снимали с пюпитров партитуры. Бородатый скрипач с фигурой атлета уложил инструмент в футляр; пианист, флейтист и гобоист пожелали ему приятно провести остаток ночи.

В гордом одиночестве Жоашен Бланден углубился в извилистые переходы царства мертвых. В животе заурчало, и он вспомнил о пряничной свинке. Зажав футляр между колен, достал из кармана сюртука сверток, доставленный ему маленьким человеком, и за обе щеки уплел угощение.

Вокруг простирался подземный стылый лабиринт, населенный призраками усопших, Жоашен шагал по коридорам, и отблески пламени свечи в его руке то и дело выхватывали из тьмы останки кого-нибудь из трех миллионов покоящихся здесь мертвецов. Страха он не испытывал — взрослый мужчина все-таки. Поленницы костей справа и слева уже достигли метра в высоту, и вдруг Жоашену почудилось, что он заблудился. Музыкант заозирался, побежал было назад искать коллег, но ноги внезапно ослабели — странно, ведь он выпил всего-то стаканчик бренди… Он снова развернулся и различил в темноте ступени. Пламя свечи съежилось, будто убоявшись напирающего со всех сторон мрака. Сделалось еще холоднее. Скрипичный футляр выскользнул у Жоашена из-под локтя, во рту появился металлический привкус. Он, с трудом наклонившись, подобрал инструмент, добрел до лестницы, поднялся по ступенькам и вывалился на свежий воздух. В полубеспамятстве преодолел улицу Святого Иакова, пересек площадь Данфер-Рошро. Раздолбанная колесами экипажей мостовая пестрела выбоинами, то и дело какой-нибудь булыжник шатался под ногой с сухим треском, и Жоашен старался ступать осторожно. Он даже вытянул в сторону руку, не занятую футляром, — ни дать ни взять канатоходец, который вот-вот упадет.

На улице Фруадево Жоашен споткнулся и налетел на фонарный столб. Живот скрутило, скрипач согнулся пополам. Желудок спазматически дернулся, затошнило так, что выступил холодный пот. Он попытался выпрямиться, но отяжелевшее тело качнулось вперед, по спине побежали мурашки. Издалека донеслись вопли какого-то полуночника из меломанов, горланившего:

Вдруг распался хоровод — Слышите, петух поет, Пляска утихает.

Жоашен хотел позвать на помощь, но не смог.

Последним

усилием воли он напряг мускулы. Сердце замедлило биение. Почти удалось убедить себя в том, что он спит и все это привиделось ему в пьяном кошмаре, а кошмары никогда не длятся долго.

«Я сейчас проснусь», — сказал себе скрипач и попробовал сделать шаг, еще один… но пошатнулся и рухнул в канаву. Падая, он с размаху ударился головой о бордюр.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Суббота, 3 апреля

Парень в картузе высунул нос из люка посреди тротуара на перекрестке улиц Фруадево и Гассенди. Второй работяга, стоя над брусчатке, затоптал окурок и протянул напарнику руку. Из люка показался фонарь, осветивший пустынную мостовую, затем вынырнули торс и две ноги в болотных сапогах. Парень в картузе, усевшись на краю люка, ловко перенес ступни на тротуар и подтянул тяжелую чугунную крышку, запечатав спуск в канализацию. На колокольне Странноприимного дома Марии-Терезии как раз отбили половину четвертого утра.

Милу Потье поглубже натянул картуз, встал во весь рост и жадно вдохнул свежий воздух. Он всю ночь разгребал мусорные заторы в ледяном чреве столицы, и ему не терпелось оказаться в тепле излюбленного кабачка, где можно подкрепиться сыром и парой бокалов фольбланша.

— Ну, как улов? — поинтересовался второй работяга.

— Да какой там улов? — отмахнулся Милу. — Эполет, драный кивер, дырявая ложка для абсента и пригоршня шпилек. Дерьмовая, короче, работенка, с какой стороны ни посмотри. Думаешь, мне хоть раз повезло найти набитый бумажник? Держи карман шире! Ладно, пошли отсюда. Ты со мной?

— Нет, я на боковую. Пока, Потье.

— Пока, Пульфен.

Двое полицейских шагали вдоль решетки Монпарнасского кладбища. Спешить им было некуда, ночь выдалась тихая, и оба пребывали в добром расположении духа. Вдруг их внимание привлек человек в высоких, заляпанных грязью сапогах — он сидел на корточках возле неподвижно лежащего под фонарем тела и поочередно поднимал ему руки. Руки брякались на тротуар как мешки с песком. Тело не сопротивлялось.

— Эй, малый, с пьянчугой маешься? — крикнул один полицейский.

— Похоже, ваш приятель ужрался вусмерть! — хохотнул второй.

Милу Потье выпрямился и снял картуз:

— Вусмерть — это да. Только он не пьяный и мне не приятель, я этого бородача вообще впервые вижу. Вытащил вот его из канавы, а он не дышит.

— Вы нам зубы не заговаривайте, уж мы-то привыкли иметь дело с пьяными — он же еще и обгадился, воняет от него за километр.

— Не, это от меня, — доверительно сообщил Милу. — А бородач мертвее мертвого, хотя еще теплый. Надо думать, он прямо сейчас перед Господом ответ держит. Ну или перед дьяволом, это уж вам решать.

Полицейские переглянулись, один подошел и присел на корточки у распростертого тела, рассмотрел его поближе.

— А и верно, здоровяк сложил зонтик. [35] У него глубокая рана от виска до надбровной дуги. Дерьмом от него вроде не пахнет, а вот спиртным — есть чуток. Нужно доложить комиссару Перо. Сделаешь, Шаваньяк? А я займусь гражданином подозреваемым.

— Чего? Хотите повесить на меня этого жмура? — возмутился Милу. — Да я ишачил всю ночь, на ногах еле стою! Не, вы как хотите, а я домой, в койку!

35

На городском жаргоне это значит «умер». (Примеч. авт.)