Маленький человек из Опера де Пари
Шрифт:
Джина, страдавшая с утра мигренью, дремала. Кэндзи еще ни разу не просил ее поучаствовать в деловой жизни «Эльзевира» — считал, что уроки акварели, которые она дает, и так отнимают слишком много сил. Но истинная причина была в другом: месье Мори боялся кривотолков, вопреки своему извечному презрению к благонравию и правилам приличия. Нет, он смирился с тем, что возлюбленная никогда не станет его женой, ибо законный муж Джины, перебравшийся в Нью-Йорк, упорно отказывается дать ей развод. И пусть хоть весь Париж хором осудит любовников — Кэндзи до этого не было дела. А вот что скажут клиенты книжной лавки, имело для него очень
— Дорогая, не могла бы ты подежурить в торговом зале пару часов? — осторожно начал Кэндзи, заметив, что Джина открыла глаза.
Без лишних вопросов, с милой улыбкой, несмотря на головную боль, которую не сумела победить таблетка церебрина, Джина встала с постели и последовала за своим мужчиной к винтовой лестнице.
— Я раньше никогда этого не делала!
— Не бойся, тебе и не придется ничего делать — постоянных клиентов попросишь прийти в другой раз, а случайные вряд ли появятся.
— Нет, ты не понял — я ужасно горжусь оказанным доверием! Как будто я стала настоящей мадам Мори.
— Ты и есть мадам Мори, особенно после нынешней бессонной ночи, — улыбнулся Кэндзи. — И главное, не забудь: если тебе принесут пряничную свинку, не прикасайся к ней!
— …Виктор, вы меня разыгрываете? Пневматическая почта от Ольги Вологды? Я думал, она променяла Париж на овернские вулканы, сбежала на природу с этим, помните, ревнителем чистоты, борцом с загрязнением и поклонником Робиды… О, понял! Это хитроумная ловушка, расставленная Эдокси Максимовой! Она снова решила вас соблазнить…
— Не говорите глупостей. Так что насчет похода на Тронную ярмарку? Вы со мной или нет?
— Вовсе не глупости я говорю. Это западня, предупреждаю вас! Чует мое сердце, придется уносить ноги.
Жозеф в задумчивости пристроил телефонный рожок на рычаг. Отказать Виктору у него не хватило духу — новое приключение взбудоражило, раздразнило, но при этом ему не хотелось оставлять Айрис, пока не вернутся Эфросинья с Дафнэ — бабушка повела внучку в обувную лавку за новыми башмачками.
— Они долго не задержатся, и потом, у тебя телефон под боком, — решился он наконец.
Айрис вздохнула. Укорять Жозефа не было ни смысла, ни желания. Она относилась к мужу с тем же нежным снисхождением, что и к дочери, пожалуй даже с большим. Но у нее было подозрение, что Жозеф ей лжет.
— Дай мне честное слово, что звонил Виктор. Неужели он без тебя не справится с покупкой этого проектора?
— Дело не в покупке. Аппарат-то тяжелый, тащить его вдвоем сподручнее. Быстро не обернемся — пока сторгуемся, потом еще с этой махиной пробираться в толпе бездельников, которые так и норовят наступить на мозоль…
— А потом еще полакомиться сладкой ватой или пряничной свинкой! — подхватила Айрис.
— Я? Лопать такую гадость?! I swear never to eat a pig! [106] — вскричал Жозеф, постаравшись воспроизвести произношение лондонского денди.
— Браво, ты делаешь успехи в английском! — засмеялась жена. — Дорога истины вымощена сладкозвучными клятвами. Я требую, чтобы ты свою клятву сдержал, на каком бы языке она ни прозвучала.
Приложив правую руку к сердцу, а левую воздев к потолку, Жозеф призвал небо в свидетели, что не
106
Клянусь никогда не есть свинок! (англ.) (Примеч. пер.)
— И ты, дорогая, опасайся этих мерзких животных, и к Дафнэ их ни за что не подпускай.
— Животные… — рассеянно пробормотала Айрис, когда муж удалился. — Меня гораздо больше занимают часы…
Она взяла тетрадку с новой сказкой и принялась писать:
«Откройте-ка учебники, настало время заняться умножением, сложением и вычитанием!» — затикали самые большие настенные часы с маятником, выполнявшие обязанности главного наставника. Детишки послушно открыли учебники, и только Полетта пропищала: «А плетением? Мы займемся плетением? Я хочу научиться плести всякие небылицы!»
Виктор и Жозеф встретились у качелей на ярмарочной площади за полчаса до указанного в письме Ольги Вологды времени и теперь томились в ожидании у входа на станцию, вдыхая аромат нуги и сахарной ваты — эти сласти с шутками и прибаутками рядом предлагал праздным прохожим парень с фигурой атлета.
Поезда останавливались, вытряхивая на перрон толпы пассажиров — большинство из них, как заправские ныряльщики, тотчас бросались в людское море, бушевавшее на ярмарочной площади. Залпы в тире сливались со звонкими руладами уличных певцов. Девчонка голосила под аккомпанемент рыдающей скрипки:
Какой красавчик, гляди, гляди! Он любовник Эвриди… Эвриди… ки!Виктор дернул Жозефа за рукав:
— Паже!
Сыщики-любители проворно спрятались за металлическими опорами вокзала.
Ламбер Паже прихорошился: буйная рыжая грива укрощена бриллиантином, на макушке красуется шляпа-канотье. Он нервно расхаживал по перрону, зыркая по сторонам. И вдруг ему навстречу выдвинулся не кто иной, как Анисэ Бруссар, владелец скобяной лавки, и тоже при параде: в строгом черном костюме и котелке в тон.
— Вот это да! — выдохнул Жозеф. — Тут явно не хватает только прекрасной Ольги…
Виктор щелчком пальцами призвал его к молчанию.
Они не заметили, что на второй платформе пристроился на скамеечке Мельхиор Шалюмо. Да и трудно было заметить какого-то мальчишку в школьной пелеринке, в берете, надвинутом до бровей, и с леденцом на палочке. Он безмятежно созерцал разыгрывавшийся спектакль, среди персонажей которого были два сыщика-любителя и два опереточных дурня.
Анисэ Бруссар и Ламбер Паже вели оживленный диалог. Бруссар, похоже, был в ярости: размахивал руками и грозил собеседнику пальцем. Паже, напротив, являл собой воплощенное спокойствие. В конце концов Бруссар выхватил из кармана сложенный листок и протянул его биржевому игроку. Тот развернул бумагу, прочитал, покачал головой и вернул письмо Бруссару, который уже поутих и даже попытался изобразить нечто похожее на улыбку. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, затем Бруссар подхватил Паже под локоть и повлек его к выходу. Покинув станцию, они направились к проспекту, на котором шумела ярмарочная толпа.