Маленький лорд Фаунтлерой
Шрифт:
— Разве ты думаешь, что у тебя хватит сил на это?
— Я думаю, хватит, — ответил Цедрик. — Я очень сильный, мне семь лет. Вы можете одной рукой опереться на палку, а другой на мое плечо. Дик всегда говорил, что у меня очень сильные мускулы для моих лет. — Цедрик сжал кулак, вытянул руку и согнул ее в локте, чтобы показать свои мускулы, о которых с такой похвалой отзывался Дик; при этом его лицо было так серьезно и торжественно, что лакей счел необходимым еще упорнее уставиться на картину.
— Хорошо, — сказал граф, — можешь попробовать.
Цедрик подал
Но на сей раз он не бранился, хотя нога болела сильнее обыкновенного. Ему хотелось подвергнуть внука испытанию. Он медленно встал и положил руку на его плечо. Цедрик осторожно сделал шаг вперед и зорко следил за движениями больной ноги подагрика.
— Обопритесь сильнее на меня, — сказал он с ободряющей ласковостью, — я пойду тихонько…
Старик хотел испытать характер мальчика и нарочно налегал больше на его плечо, чем на палку. После нескольких шагов сердце у маленького лорда сильно застучало и яркая краска залила его личико, но он, помня о силе своих мускулов и похвалу Дика, крепился и говорил:
— Не бойтесь… Я справлюсь… если… если еще не очень далеко.
До столовой было действительно не очень далеко, но когда они добрались до кресла на конце обеденного стола, Цедрику показалось, что они шли целую вечность.
С каждым шагом он чувствовал на плече все большую тяжесть, его лицо становилось все краснее и разгоряченнее, а дыхание — короче. Но он и не думал сдаваться. Он напрягал свои детские мускулы, прямо держал голову и даже подбадривал прихрамывавшего графа.
— Наверное, нога причиняет вам сильную боль, когда вы становитесь на нее? — спрашивал он. — Пробовали ли вы ставить ее в горячую воду с горчицей? Мистер Гоббс всегда так делает, когда у него болит нога. Говорят также, что арника хорошее средство.
Огромная собака тихо ступала за ними. Шествие замыкал лакей; лицо его не раз выражало изумление, когда он взглядывал на маленькую фигурку, напрягавшую все свои силы и с такой готовностью подставлявшую свое плечо. Граф тоже не без удовольствия взглядывал сверху на раскрасневшееся личико.
Когда они вошли в столовую, Цедрик увидел, что это огромная, богато отделанная комната. Лакей, стоявший у стола за креслом графа, сурово глядел прямо перед собой.
Наконец они добрались до кресла. С плеча Цедрика была снята давившая его рука; графа удобно усадили.
Цедрик вынул из кармана красный платок Дика и вытер им свой вспотевший лоб.
— Жарко здесь, не правда ли? — сказал он. — Вам, вероятно, требуется тепло из-за вашей больной ноги, но мне кажется, что тут немножко жарко.
Его деликатная внимательность к родственнику не позволяла ему критиковать ни одну подробность его домашней обстановки.
— Это потому, что ты изрядно потрудился, — произнес граф.
— О нет, мне почти не было трудно.
Его кресло за столом стояло как раз напротив деда. Оно было слишком высоко, не по его росту, и вообще все: и большие комнаты с высокими потолками, и огромная собака, и лакей, и сам граф — было таких размеров, что мальчик должен был чувствовать себя здесь совсем крошечным. Это, однако, не смущало его. Он никогда не считал себя очень большим или значительным и готов был приспособиться к этой обстановке, делавшей его едва заметным.
Пожалуй, он никогда не выглядел таким крошечным, как теперь, сидя на высоком кресле в конце стола.
Несмотря на свое полное одиночество, граф жил роскошно. Он любил покушать: обеды и сервировка стола отличались всегда парадностью. Цедрик смотрел на деда из-за великолепных хрустальных бокалов и ваз, которые повергали его в неописуемое изумление. Всякий посторонний зритель непременно улыбнулся бы при виде сурового старого джентльмена, огромной комнаты, рослых ливрейных лакеев, зажженных канделябров, блестящего серебра и наряду со всем этим крошечного мальчика, сидевшего напротив своего деда. Граф был вообще очень требователен насчет еды, и бедному повару приходилось иногда переживать неприятные минуты, в особенности когда случалось, что его сиятельство нехорошо себя чувствовал или не имел аппетита. На сей раз он ел с большим, чем обыкновенно, аппетитом, может быть, потому, что думал о другом, а не о вкусовых качествах закусок или соусов — внук наводил его на размышления. Он сам говорил мало, стараясь, чтобы мальчик не умолкал. Он никогда не представлял себе, что разговор маленького ребенка может заинтересовать его, а между тем с удовольствием прислушивался к его болтовне; вспоминая, как он постарался, чтобы плечо внука почувствовало всю тяжесть его тела, желая испытать таким образом силу воли и выносливость мальчика, он радовался, что его внук не оплошал и, по-видимому, ни на секунду не подумал бросить дело на полдороге.
— Вы не всегда носите вашу графскую корону? — почтительно спросил Цедрик.
— Нет, — ответил граф со своей угрюмой улыбкой. — Она мне не к лицу.
— А вот мистер Гоббс говорил, будто графы всегда носят, — сказал Цедрик. — Впрочем, когда он хорошенько подумал, он решил, что иногда они ее снимают, если надо надеть шляпу.
— Да, я ее иной раз снимаю, — подтвердил граф.
При этих словах один из прислуживавших лакеев повернул голову и почему-то закашлялся, прикрывши рот рукой.
Цедрик первый кончил обед и, откинувшись на спинку стула, принялся осматривать комнату.
— Вы должны гордиться вашим домом, — сказал он. — Это великолепный дом. Я никогда не видал ничего подобного! Конечно, мне всего семь лет, и я вообще мало что видел…
— Ты думаешь, я должен гордиться своим домом?
— Конечно, всякий гордился бы, я бы тоже гордился им, если бы он был моим! Все здесь так прекрасно! Какой парк, какие деревья! Как шумят листья!
Он замолчал на минуту и задумчиво добавил: